Державный [Александр Юрьевич Сегень] (fb2) читать постранично, страница - 5

Говорят, будто Карп-стригольник во Пескове у какого-то иерея власы ровнял и обнаружил у него на темени махонькие копылки, едва-едва прорезавшиеся. И оттого, мол, поднялась в нём смута на всё духовенство. Так ли это?

— Того не ведаю, — пожал плечами епископ. — Я в тот год только-только народился, когда песковичи Карпа и дружка его Никитку толпой разорвали. А что до тамошних иереев, то положа руку на сердце они тогда в Пескове сильно развратились и без большой мзды ничего делать не хотели.

— Значит, что же, стригольники за правду пострадали? — спросил Фома с удивлением.

— Вовсе нет, — возразил Иона, — поделом им, окаянным. Была бы их правда, когда б они от немца корысти не имели.

— От немца? — вскинул брови Фома.

— А то! Всякая ересь на Руси либо от жида, либо от немца. Страшно поперёк глотки им наша вера истинная. Как только появляются честные смутьяны, наподобие того же Карпа, немец тут как тут. И глядишь, получается, что начинает смутьян с заслуженного обвинения на попов-мздоимцев, а кончает напраслиной на всю Церковь Православную. Хочет больной зуб выдрать, а вместе с зубом и голову отрывает. Полагаю, у того иерея никакие не копылки, а обыкновенные желваки, какие, случается, повсюду на теле могут вырасти. Карп же давно вкупе с Никитой-дьяконом сотрапезно против духовенства речи вёл, вот и померещилось ему, что у иерея рожки растут. И — пошло-поехало! Сначала беспорядки церковные обличать стали, а потом, подучаемые немцами, они и вовсе всю иерархию отвергли. Коготок увяз — всей птичке пропасть. Коли, мол, священники за совершение Таинств большую мзду имут, то и Таинства сами по себе отменить надо — крестить не надобно, усопших поминать не обязательно; Никита поначалу самочинно причащать удумал, а после заявил, что и Причастие — пережиток.

— Вот гадёныш! — возмутился Геннадий.

— Заблудшие, — вздохнул Иона. — Жаль их. Без покаяния гибель свою от народа приняли. А тут, как на грех, между Песковым и Новгородом раздоры начались, песковичи зароптали на власть иерархов новгородских и в ропоте своём убиенного Карпа возвеличили и давай священников стричь, рожки у них искать. Оттого их стригольниками и прозвали. Теперь даже обычные стригольники чураются, когда их стригольниками называют. «Мы, — говорят, — стригачи. А которые стригольники — те еретики лесковские». Ведь подумать только — полвека ересь восставала, я уже при святителе Фотии подвизался, когда и ему пришлось со стригольниками песковскими воевать. Оно бы, может, и быстро затухло, да ведь и у немцев то же поветрие завелось — не причащать, не крестить, икон не почитать, священникам коротко стричься. Фома-то знает, его отец, немец праведный, бежал от такого бесовского учения, к православной вере обратился. И сам спасся, и сына своего спас от пагубы. Он теперь, Фома, с нами вот идёт, и сие — хорошо.

— Очень хорошо, — с улыбкою кивнул Фома.

— Ноги-то не болят ещё, батюшко? — заботливо спросил Иону Геннадий. — Не пора ли в повозку?

— Да нет уж, до Мурома дойдём пехотою, — кладя руку на плечо послушника, улыбнулся епископ. — Сухо, морозно, ничего не болит, не ноет, так бы шёл и шёл. Завтра, глядишь, всё раскиснет, расхлябится, тогда и захочешь попутешествовать, да не сможешь — все суставы заскрипещут, шагу не ступишь без крехота. А вот блаженный митрополит Фотий до самого смертного часа отличался завидным здравием, ничем не маялся и усоп, как младенец — тихо и безропотно. День и час кончины своей в точности предсказал. Причём ведь как среди прочих дней Чистый наш четверг отмечен — множество чудес именно в сей день случается. Вот и к Фотию муж светоносный именно на рассвете Чистого четверга явился. И знайте, что если к вам подобное явление будет, то перво-наперво оградитесь крестным знамением, ибо случается, что князь всех обманов приходит к гордецам в ангельском виде. Если перекреститесь, он тотчас исчезнет. А коли не исчезнет — верьте, это от Господа посланец. Так и Фотий поступил, осенился крестом, и светоносный пришелец одобрительно его приласкал за это, а потом и говорит: «Я не человек и не демон, но послан к тебе от Вседержителя слово сказать. Внимай себе и овцам стада своего. Осталось тебе четыреста дней прожить. Столько даёт тебе Христос, дабы рассмотреть себя и паству свою и приуготовиться».

— Вот счастье-то! — воскликнул Геннадий. — Эх, хорошо бы знать, сколько тебе ещё дней намеряно! Какая же вам, батюшко, благость выпала, при Фотии подвизаться. А нам счастье, что мы при вас хотя бы сколько-то побудем.

— И-и-и! — махнул рукой Иона. — Куды мне до Фотия! Что ты, безумец, кого с кем сравниваешь! Он такие чудеса творил, что мне и не снилось. А каков мирил! Я вот, как ни старался, а не смог отвратить бесчинств Шемякиных. А Фотий! Когда великий князь Василий, сын Димитрия Донского, в Москве скончался, брат его, Юрий Димитриевич, тогда ещё затеял свару, желая сесть на стол великокняжеский. Наследничку, Василь Василичу, нынешнему затворнику углицкому, тогда ещё десять