носить надоело? Абу Нуввас тотчас опомнился и, подняв лицо к солнцу, ответил с улыбкой:
— О, повелитель правоверных, моя персона — Венера на небосклоне, а Венера опережает солнце, чтобы возвестить всему миру о его приходе.
Настроение халифа Гаруна поправилось:
— Поэт, пока я жив, тебе смерти не видать. За эти слова дарю тебе десять рабов.
Абу Нуввас, поклонившись властелину, пустил коня вскачь к вавилонским болотам и выкрикнул на скаку:
— Не связывайся с пустоголовыми!..
А когда охотничьи приключения приедались халифу, он, покосившись на Абу Нувваса, усмехнулся:
— Субханаллах![5]
Это было условным знаком, по которому следовало придумать новую затею. Стольник сразу же оживлялся. Благо, найти забаву для повелителя правоверных в благословенном Багдаде было не трудно! И без того весь исламский мир из конца в конец был игрушкой в руках халифа. Играть чужими судьбами у него вошло в привычку.
Скаковое поле Багдада содрогалось от топота и ржанья коней. Лавина всадников, чьи руки стали железными, закалились в страшных битвах, припадала к лохматым гривам черных рослых коней, молнией проносилась перед халифом. Легкотелые, ловкие всадники, ожидая щедрой награды, старались показать халифу свою удаль. После скачек начинали игры совланджан и тура, которые очень любил Гарун ар-Рашид… Участники игры вставали на голову в седлах, скатывались с них. Прижимаясь то к одному, то к другому боку коня, на скаку спрыгивали на землю и вновь вскидывались в седла, пролетая мимо халифа, размахивая клинками, выкрикивали:
— Смерть хазарам! Хотим в Дербенте показать свою силу хазарам!
— Хотим!
— О, повелитель правоверных, если наместник Андалузии Первый Правитель еще раз ослушается, пошли нас на него!
— Пошли!
— Великий властелин, если Византия откажется платить дань Багдаду, мы всю ее землю перетащим в мешках!
— Перетащим!
— Ваше величество, хуррамиты склонятся перед нашими мечами! Сын Шахрака Джавидан падет пред нами на колени!
— Падет!
Истинная цель этих состязаний заключалась в том, чтобы показать народу силу и мощь халифа.
Однако и скачки, и верховые игры утомляли халифа. И снова произносилось:
— Субханаллах!..
На скаковом поле появлялись шуты и скоморохи, о которых говорилось, что они могут рассмешить и мертвых. Они выходили разодетые в парчу, большеносые, длинноногие и длинношеий, с разорванными ртами. О таком действительно можно было сказать: "рот до ушей". Шут, выряженный летучей мышью, крепко схватив за ноги жонглера, изображающего лисицу, писклявым голоском умолял его:
— Спрячь меня, если днем стану летать, позарятся на мою красоту да и пристрелят.
Бывало, иные со смеху даже сознание теряли. Хохот сотрясал все поле. Халиф, запрокинув голову, безудержно хохотал. Шуты рядились то обезьяной, то лисицей, то львом и до упаду смешили халифа — любителя повеселиться. Иногда они принимались читать стихи, кувыркаясь по земле:
Умнее всех казиев
был мой осел,
сказки рассказывал
милый осел.
И вдруг (о, оказия!)
сдох мой осел.
Однажды мне приснился он,
и наказаньем стал мне сон.
Студеной водою
поил я тебя,
отборной едою
кормил я тебя,
мой умный, красивый осел,
мой шёлковогривый осел.
Слово "осел" обычно употреблялось в едких сатирах на казиев, под ослами именно они и подразумевались. Слушая такие стихи, халиф Гарун покатывался со смеху. Придворные, угодливо подражали ему, а он внезапно произносил:
— Субханаллах!..
В Золотом дворце шахматисты, позевывая, ожидали возвращения халифа со скакового поля.
Халиф негромко бросал главному визирю Джафару ибн Яхья Бармакиду:
— Пусть начинают!
— Повиноваться повелителю правоверных — наш долг…
Начиналась шахматная игра. И здесь халиф щедро награждал победителя. Самых дорогих подарков Гаруна удостаивался знаменитый шахматист Хафиз Шатренджи. Получив подарок, он играл с сыном халифа Мамуном. И, как правило, нарочно проигрывал ему. Наконец сам халиф Гарун садился играть с сыном Мамуном победителем многих шахматистов. Мамун обыгрывал и отца.
Халиф Гарун, конечно же, досадовал, однако виду не подавал.
— Сыграем еще раз! — произносил он ровным голосом.
И тут Мамун нарочно проигрывал отцу, чтобы тот не огорчался. Чувствуя это, халиф Гарун и радовался, и печалился. Неужели его сын, рожденный от персиянки Мараджиль хатун, так способен? Неужели его, халифова, сообразительность так притупилась? Неужели он нуждается в поблажках?
Когда надоедали и шахматы, халиф Гарун предавался играм, которые были несовместимы с его положением. Вместе с главным визирем Джафаром, которого он называл "братом", в каком-нибудь безлюдном уголке дворца, заключив пари, устраивали петушиные или собачьи бои. А судьей этих боев назначался Абу Нуввас. И всякий раз, обычно,
Последние комментарии
34 минут 27 секунд назад
3 часов 32 минут назад
3 часов 34 минут назад
3 часов 42 минут назад
3 часов 46 минут назад
11 часов 27 минут назад