Узник гатчинского сфинкса [Борис Николаевич Карсонов] (fb2) читать постранично, страница - 3

сказал он.

— Вольному воля, милый бродяга, — ответил граф.

— Если позволите, я бы проводил вас, — с отчаянием игрока пылко проговорил Коцебу.

— Поздравляю, Якоб, с новым поклонником, — вставила Матильда. Но Ленц, казалось, не слышал реплики.

Они вышли из подъезда в темень и мелкий дождь, высматривая у высоких перил набережной извозчичью пролетку.

— Однако же не очень уютно тут у вас, — чтобы нарушить молчание, начал Коцебу. Но Ленц не отвечал. Он стоял на мостовой, широко расставив ноги и заложив руки за спину, подобно баварским лесорубам, и смотрел куда-то вперед.

— Ладно, — сказал он, — пойдем пешком, тут недалеко. И вот что, уважаемый преемник, — в голосе Ленца послышались новые нотки, нотки сарказма или насмешки, — я не думаю, чтобы вы готовили себя в гражданское служение, точнее — в чиновничье. Быть секретарем в департаменте строения водяной коммуникации довольно скушно.

— Простите, но как понять: водяная коммуникация? — забегая вперед, спросил Коцебу.

Ленц недовольно взглянул на своего спутника, пожал плечами.

— Откуда мне знать. Что-то с водой связано, с баржами и набережными. Впрочем, это не важно. Главное другое: генерал Бауер, секретарствовать у коего вы будете, лучший инженер Европы и премилый старикашка. Однако в последнее время он чаще чем надобно стал прихварывать. Поэтому я полагаю, что ваша обязанность по службе не будет особенно обременительна. А скорее всего будет состоять в том, чтобы вечерами читать ему «Мисс Сару» или «Галотти»; однако в хорошем расположении духа он не чужд и Клингера. Но вот что еще, — тут Ленц остановился и положил свои широкие ладони на покатые плечи юноши. — Господин Бауер заведует к тому же немецким театром и пользуется у государыни особым расположением: он иногда играет с ней в дурака. — При этом Ленц, как показалось Коцебу, улыбнулся и снова затопал по пустынному и скользкому от дождя деревянному тротуару, мимо какого-то забора.

— «Мой плешивый мопсик», — так она зовет его. Каково? А ваши пиесы хороши наполовину, — неожиданно вновь заговорил Ленц. — Живость? Да! И что же? Вы волочитесь за мещанством и угождаете ему же. У вас звучат мелочи, быт как таковой. Но, милый друг, у Шекспира тоже быт, но каков?! Отбросьте свой неуемный сервилизм к аристократии и взгляните шире на наше ремесло: искусство принадлежит не касте. И характеры надобно искать не среди гостиных, а на Сенном рынке или на постоялом дворе. Вы мелок, Август, мелок.

Коцебу был оглушен и принижен этим резким и неожиданным приговором прославленного драматурга. Он не помнил себя и не замечал как и куда они идут, а Ленц шел также свободно и уверенно и даже ни разу более не обернулся и не глянул на него.

У покосившегося фонаря, излучающего не свет, а скорее… сумрак, Ленц вдруг повернулся к Августу, подождал, пока тот подойдет, тронул за плечо.

— Вы ехали через Ригу?

— Да, я останавливался там.

— Не встречал ли Юлию Альбедиль?

— Юлию? Но их нынче нет в Риге. Мне сказывали, что они в Дерпте.

Ленц более ни о чем не спросил. Да и что спрашивать? Юлию он знал еще девочкой до своего первого отъезда за границу, когда той было не более девяти лет. И вот теперь, девять лет спустя… На последние три письма не ответила…

Оставшуюся дорогу они прошли молча. Потом Ленц остановился, подождал Августа, сказал:

— Зайдем к Державину. — И нырнул в темную арку. Там лежали доски, пахло сырой известью. Потом они еще куда-то не то спускались, не то поднимались. В квадратной прихожей, попросту — сенях, был полумрак, на сундуке валялись плащи, котелки, трости. Ленц открыл следующую дверь и очутился в довольно большой полупустой комнате с голландкой, деревянным диваном и длинным столом без скатерти, на средине которого стоял роскошный серебряный канделябр с ярким ожерельем горевших свечей.

Тут были Капнист, Хемницер, Львов. Державин, в мерлушковой фуфайке, поднялся навстречу вошедшим. Лицо его чистое, почти по-женски мягкое, горело жаром, глаза неестественно блестели. Он первым протянул руку Коцебу, взглянув на него с любопытством, но тут же обратился к Ленцу, взяв его под руку и уходя с ним в противоположный угол комнаты.

— Весьма рад, Яков Михайлович, что заглянули, — сказал Державин, и они о чем-то оживленно заговорили.

По всему было видать, что Ленц был тут своим человеком. Его ждали, любили, с ним считались. Капнист и Хемницер за столом перебирали какие-то рукописи. Львов, изящный и остроумный, без сюртука, в белоснежной шелковой рубашке с кружевным жабо, оседлав стул, сосредоточенно ревизовал свои длинные полированные ногти и временами подбрасывал друзьям короткие реплики, отчего те то прыскали от смеха, то пожимали плечами. Вскоре разговор сделался общим. Сказать наверное, он продолжился. Это был даже не разговор. Это был спор. Страстный. Горячий. Но вместе с тем спор друзей, единомышленников.

— Извольте, я повторю, — сказал Капнист, встряхивая белокурыми волосами и задорно