«Слухи». Газета литературная, анекдотическая и только отчасти политическая [Николай Александрович Добролюбов] (fb2) читать постранично, страница - 3

неизданном своем произведении, характеризуя кого-то:

По рукам до сих пор много ходит произведений Пушкина, которые показывают нам свежего, энергического, свободного поэта, не того, который писал «Бородинскую годовщину» и другие произведения, после того как он при дворе взял чин лакейский. Известно, что назначение Пушкина камер-юнкером глубоко поразило всех благомыслящих друзей его. Никто не приветствовал его с этой милостью, так что, когда чрез несколько времени он, при представлении во дворце, получил поздравление от Михаила Павловича, то с горькой усмешкой он ответил ему: «Ваше высочество! Вы еще первый меня с этим поздравляете…»^{6}

Мудрено разгадать душу поэта, мудрено понять слова, сказанные им перед смертью: «Скажите государю, что мне жаль умереть, был бы весь его…»^{7} Но что Пушкин не всегда был таков, слухи доказывают это следующим:

1. «Вольность», ода, за которую Пушкин и был сослан, говорят, на Кавказ^{8}.

2. Послание к декабристам, 1825 г.

3. «Моя родословная» – произведение уже зрелых лет поэта.

Говорят, что есть еще несколько насмешливых стихотворений, писанных им в 20-х годах. Но мы не знаем даже названий их. Что Пушкин любил посмеяться и подшутить над многим, доказывают его «Десятая заповедь»^{9} и письмо «О первой ночи после свадьбы»^{10}. Вот еще анекдот о нем: когда его заставляли или просили написать что-нибудь к Александровской колонне, он задумался и стал вдруг как будто в недоумении говорить: «Да что же? Столб – столба – столбу!..»

Полежаев

И кто из лучших русских не бросил своего камня в наше странное и страшное правительство? От кого не получал оплеухи этот высший сан, освященный будто бы богом? Заговорив о литературе, мы посвятим уже ей весь сегодняшний лист и расскажем еще историю страданий Полежаева^{11}, поэта, которого, конечно, очень многие знают по стихам, но немногие – по жизни.

Он, еще будучи студентом 2-го курса в Санкт-петербургском университете, написал поэму «Сашка», под которым разумелся и изображался благословенный царь Александр Павлович. Это было при самом конце его царствования. Когда воцарился Николай, известный сплетник не только в своем царстве, но и во всей Европе, сплетня о Полежаеве и его поэме дошла, разумеется, до него. Он приказал представить себе Полежаева, и в одну ночь явились в университет жандармы, поэта разбудили и отправили к инспектору, к ректору, к попечителю, к министру, к царю… Во дворец привез его министр просвещения рано поутру, но Николай уже встал и даже какой-то министр дожидался его в приемной зале. Увидав здесь студента и полагая, что он совершил какой-нибудь важный подвиг, за который удостоился милости царя, министр этот (большой дипломат, вероятно) тотчас вывел свои соображения и попросил Полежаева давать уроки его сыну. Тот согласился очень охотно… Между тем их ввели к государю. Он спросил Полежаева, он ли писал поэму, заставил прочитать ее себе, спросил министра просвещения, какого поведения Полежаев, и, получив ответ, что очень хорошего, всемилостивейше повелел его отдать в солдаты – для очищения, как он говорил. При этом он поцеловал в лоб поэта и дал ему царское слово, что он его не оставит и что при всякой нужде Полежаев может писать к царю прямо. Отправили поэта в какие-то губернские войска. Прошло два года. Полежаев – все солдатом, производства ему нет. Он пишет к Николаю – нет ничего. Через несколько месяцев – еще письмо: ни привета, ни ответа. Еще письмо – и опять ни слуху ни духу. Думая, что письма его не доходят до царя, с юношеской верою в царское слово, Полежаев решился ехать сам и предстать пред царские очи. Но, уехав без позволения начальства, он был схвачен в Москве и судим как беглый солдат: его прогнали сквозь строй^{12}. Затем он был сослан на Кавказ и через шесть лет произведен в унтер-офицеры за отличие против черкесов. Прошло еще несколько лет. Полежаев терзался все более в своей неудовлетворенной деятельности, в убитой поэтической силе своей. Он писал и печатал стихи свои, но лучших задушевных песен его мы, конечно, не знаем, благодаря вниманию цензуры. Наконец он страшно занемог, и лечили его в Москве в солдатском лазарете. Когда он уже умирал, дали ему офицерский чин. По смерти его издатели его стихотворений хотели приложить портрет его в солдатской шинели, но цензура нашла это неприличным и заставила намалевать на портрете эполеты, которых поэт никогда не носил…^{13} И русская публика поверила, что Полежаев был молоденький офицер, умерший от чахотки, которую получил, вероятно, потому, что много занимался. Но, к счастью, полнится земля слухом, и