От мира сего [Юлий Зусманович Крелин] (fb2) читать постранично, страница - 2

после пятидесяти кубиков крови! А перелили бы больше — не спасли б.

Спасли. Но в госпитале все равно уже сидит комиссия.

— Кто из врачей переливал кровь?

Это было трудно выяснить. Либо кто назначил — палатный врач, которого в этот день не было в госпитале; либо кто в вену попал.

Так и сегодня считается: кто в вену колол, кто в вену попал, тот и кровь переливал, тот и ответственность несет.

Так и запомнил на всю жизнь наш сегодняшний Начальник это свое первое должностное преступление, первую для него должностную несправедливость, первое заслуженное наказание.

ГОРИМ, НО ЛЕЧИМ

Начальник сидел в кресле, в редком для себя спокойном состоянии, курил и рассуждал обо всем и ни о чем. В кабинете было полно дыма, и в этой обстановке мы с ним чувствовали себя очень уютно. Языки наши распустились, мысли расправились — мы разговаривали.

Нач рассказывал про пожар в соседней больнице:

— …Вызвали пожарных, звонят на «Скорую», говорят: «Не присылайте больных — горим!» А им отвечают: «А мы не горим? Все больницы в городе горят, все переполнены. Некуда нам посылать — все равно будем посылать. Горите, но лечите». Позвонили в горздрав — никто серьезно не воспринимал пожар. Или не верили? Приехали пожарные. Дежурный спрашивает у них, каково положение, не надо ли начинать эвакуацию больных. А они: «О чем говорите! Помещение спасать надо!» Кончилось в конце концов все благополучно. Так сказать, по усам потекло, но рот не залило.

Дальше Начальник пошел обобщать. Мы в тепле и уюте, в волнах доброжелательства, поэтому я держу себя в рамках и не прерываю, но все-таки позволяю себе больше, даже лишнее.

Мы говорим про то, про это. И я говорю, что трудно находиться у него в кабинете, когда набивается полно людей, коллег моих, когда идет борьба за место повыше, поближе к источнику тепла. Напрасно так я сказал. Начальник же сказал, чтоб я не обращал на это внимания, что все равно он меняет и передвигает врачей все время, чтоб их не припекало долго с одной стороны и не подмораживало кого-нибудь больше, чем других, без особой нужды, что он то одного двинет, то другого и что он может поворачивать, как блин на сковородке, если он видит, что кто-то подгорел, а видит он все и замечает все и должным образом оценивает все, в том числе и себя, что есть у него на каждого досье, в том числе и на себя, что успехи и промахи каждого у него как на ладони, что из этих карточек он может раскладывать пасьянс, где каждый будет ложиться на то место, которое он, Начальник, сочтет подходящим, а не куда кинет карточное везение.

— Скажи-ка мне, а что ты думаешь о нашем втором доценте? — по-видимому, перешел он к заполнению своих карточек.

— Да вам же виднее: вы сверху видите и больше слышите.

— Согласен — слышу, но я люблю тройную информацию. Тогда есть объективность. Тогда вы все не зависите от субъективности информатора.

— А что я могу сказать вам? Врач неплохой, а вообще… аккуратный человек. Карьеру он сделает.

— Это как сказать. Но ты должен понять, Сергей, что начальству выгоднее иметь дело с людьми, которые активно выстраивают свою карьеру. Они вынуждены думать прежде всего о деле. К тому же им и приказывать легче. С ними легко выдерживать принцип: ты мне — я тебе, и никаких одолжений друг другу. Все оплачено. И они все будут делать, что велено им. В известных пределах, конечно, — это понятно. А что взять с человека, не делающего карьеру? Вернее, как с него брать, если не знаешь, как отдавать? Да и вообще, карьеристы понятны. И дисциплину они соблюдают. А дисциплина, милый, — это осознанная необходимость всегда казаться несколько глупее начальства.

Посмеялись.

Пришел наш второй доцент, и Начальник с ходу накинулся на него. Будто и не было ни уюта, ни тепла.

— Утреннюю конференцию ты вел? А почему до сих пор не пришел и не рассказал, что было? Все, что случилось в отделении, все, что кто-нибудь сказал, сделал, я тотчас должен знать. Понятно?

А вот и первый наш доцент пришел. Я поспешил уйти. В коридоре встретил еще одного коллегу.

— Слушай, Сергей, в приемном поступает больной в нервное с жесточайшим радикулитом. Не попробовать ли полечить нашим методом — в артерию? Пойдем посмотрим.

В приемном, в смотровой, стоял больной, держась обеими руками за подоконник, и разговаривал с дежурным невропатологом. Мы слышим их разговор:

— Почему вы не ложитесь?

— Нет! Нет! Я не могу!

— Что, так легче?

— Шестой уж день стою, облокотившись… о тумбочку локтями… ни сесть, ни лечь… а в больницу не клали… все места нет.

Действительно, локти у него красные, даже отечные немного.

— Как же вы спали?

— Стоя.

— Как слон. Хм.

Мы не стали им мешать и вышли.

— Надо еще с ним договориться, — сказал я.

— Господи! Проблема! Да при таких радикулитах, когда они сами не знают, как помочь, а тут мы напрашиваемся, снимаем заботу такую с них. Для них — было бы только допущено фармакопеей!

— Это ты прав, — согласился я.

— Только договаривайся ты. Не люблю я этого бездушного подонка, —