Знойное лето [Александр Иванович Кутепов] (fb2) читать постранично, страница - 114

находимся на самом переднем крае борьбы с засухой. От того, как мы выполним задание, во многом будет зависеть ход зимовки и сохранность поголовья общественного скота. Нам трудно. Надоела неустроенность быта, усталость валит с ног к концу дня. Надоели остановки прессов, авралы на погрузке вагонов. Нам трудно, но и тем, кто остался дома, — не легче. Тысячи людей, отстояв смену у станков, берут в руки серпы, рубят камыш и на руках выносят его из болот. На заготовке кормов работают все — от детей до пенсионеров. Сотни людей уехали в Сибирь и косят там сено. Так имеем ли мы право терять не только часы, но и минуты? Вспомните, с какой надеждой провожали нас сюда, на юг. Так неужели мы не оправдаем эту надежду, упустим время, дотянем до дождей? Областной штаб обращается к каждому: подумайте, как ускорить работу, поднять производительность прессов и автомобилей, посмотрите внимательно, где и какие резервы еще не использованы. Надо! Это слово мы произносим в трудную минуту. Сегодня оно звучит как приказ преодолеть усталость, лишения, неудобства. Помните, дорогие товарищи: в ваших руках судьба совхозных и колхозных ферм! Безусловное выполнение заданий по заготовке и отгрузке соломы должно стать законом для каждого коллектива».

Прочитали. Молчат, ждут, кто первый заговорит.

— Нашли дураков! — подал голос Скородумов. — Ты, Рязанцев, лучше бы сказал, когда смена приедет? Пускай они под это обращение вкалывают, а мы свое отработали, наглотались пыли. Так ведь, мужики?

Иван вскочил, забегал, замахал длинными руками.

«Вот, началось» — подумал Рязанцев.

— Погоди, Иван, не мельтеши, — Семен Ипатов тоже вскочил. — Мы твою веселую музыку с первого дня слушаем. А я вот что скажу. Устали мы — да! Надоело нам — да! Но все равно надо работать. И не так, как сейчас, а лучше!

— Семен прав! — подал голос Костя Петраков.

— Да что тут говорить.

— Как на дядю работаем!

— Порядка мало, а мы виноваты!

— Домой надо ехать! — это опять Скородумов кричит.

— Заткнись!

— Не хапай меня руками!

— Погодите, мужики, дайте Егору речь толкнуть, — это Басаров возник на сцене — босиком, в майке. — Зачем базарить, между протчим, когда всем ясно, что работаем мы плохо, если не сказать — хреново. Что у нас получается на нонешний день? Каждая смена два-три часа нормально идет, а потом шаляй-валяй. Прошу не гудеть, потому что оно так на самом деле. Вот тут, — Егор Харитонович потряс листовкой, — одно очень хорошее слово есть. Надо! И мы должны сказать себе, что надо — и никаких гвоздей! А чтоб вы не думали, что Егор треплется, так я вам говорю: если нужда заставит — Егор еще смену отработает. И отработаю, между протчим! А инженеру нашему товарищу Рязанцеву давно пора бы подумать насчет хорошей организации работы. Тебя зачем сюда направили? Руководить! Обеспечивать! Так ты берись и руководи!

«Спасибо, Егор Харитонович» — поблагодарил его Рязанцев, понимая, что хитрый Басаров готовит почву для объявления о новом распорядке работы.

Еще пошумели, покричали, поругались. Потом только снова поднялся Рязанцев.

— С завтрашнего дня, — заговорил он как о решенном, — работать будем в одну смену. Предлагается такой порядок. В шесть часов начинает первая группа. Три человека у пресса и двое на укладке тюков. Они делают ровно сто тюков, это двенадцать-пятнадцать минут. Затем к прессу встает вторая группа, потом — третья. Они меняются тоже через сто тюков. Пресс будет работать практически без остановки весь день. Чередование отдохнувших звеньев позволит все время держать высокий темп.

Наутро Егор Харитонович чуть свет убежал к прессу, понимая, что если в этот день по его вине будут остановки, тогда пиши — пропало, всякий интерес пропадет у людей.

В шесть часов к прессу собрались все, кому назначено здесь работать. Рязанцев волновался, словно сегодня ему предстояло сдать важный экзамен.

— Не дрейфь, Саша Иванович, — Басаров подмигнул ему и обратился к остальным: — Ну что, соколики? Работнем или не работнем? Молчанье — знак согласья. Тогда держи хвост трубой!

Пресс загрохотал, окутался облаком пыли. Закружил трактор, подгребая и подталкивая солому. Трое подавальщиков швыряли и швыряли навильники в ненасытную пасть. Двое оттаскивали и укладывали тюки. Сначала они вроде пушинки, потом тяжелеют и кажутся уже не соломенными, а каменными.

Тридцать тюков… Пятьдесят… Семьдесят… На четырнадцатой минуте пресс выплюнул сотый тюк, и новая смена взялась за вилы. А первая, сплевывая хрустящую на зубах землю, побрела к бочке с водой.

Они жадно напились и упали на ту же солому. Но минут через пять, когда напряжение спало, закурили и стали подтрунивать над Иваном Скородумовым. Тот уже использовал все способы, чтобы сачкануть. Теперь вот внимательно разглядывал какой-то прыщик на руке, показывал его всем и говорил:

— Вот, довели…

Временами из облака пыли выскакивал к воде Егор Харитонович, пребывавший в том состоянии,