По поводу «Окраин» Ю. Ф. Самарина [Иван Сергеевич Аксаков] (fb2) читать постранично, страница - 3

хронического и острого: «Наше положение на окраинах существенно разнится от положения нашего внутри России. Здесь оплошность, ошибка, фальшивая мера вредят отрицательно, ослабляя нас, но никого не усиливая на наш счет, сдерживая и тормозя естественный ход нашего развития, но все-таки не изменяя его направления. Нам это не в диковинку и мы, русские, как-нибудь оттерпимся, переждем и уже, наверное, не воспользуемся ошибкою для увеличения зла. Это даже немыслимо, потому что у нас нет и быть не может антирусских целей. Не так на окраинах. Там имеются наготове, в полном сборе, силы, прямо нам враждебные, с тою именно целью вышколенные, чтоб обращать в наступательное против нас орудие всякую нашу ошибку и пользоваться каждою потерянною нами минутою. Там все, что мы делаем невпопад или чего не делаем вовсе, тогда как следовало бы сделать, приносит нам ущерб прямой, положительный, часто неисправимый».

Но почему же, невольно, конечно, спросит читатель, это благовременное указание на грозящую опасность, этот спасительный призыв к предупреждению взрыва накопившихся горючих материалов раздается не из Москвы или Петербурга, а из Праги? Почему книга г. Самарина напечатана за границей? На это ответ дает сам автор в следующих словах:

«Когда на крыше показывается дым, что делать простому обывателю, не должностному лицу, не ответственному блюстителю безопасности и не пожарному служителю? – Поднять тревогу, будить народ, бить в набат. – Хорошо. Но если величественный сторож, мерными шагами расхаживающий по улице, говорит, что это все вздор и что опасности нет; если, по особенному свойству своего политического темперамента, он предпочитает пожар всякой тревоге, даже беготне толпы, вооруженной ведрами, лестницами и баграми; если он вчера заверял хозяина, которым он приставлен, что пожара не будет, и непременно хочет донести ему завтра, что все обстоит благополучно; если в ту минуту, как обыватель сбирается звать на помощь и ударить в набат, сторож зажимает ему рот и вырывает у него из рук веревку, – тогда что делать?.. – Идти домой, лечь спать и со сторожем не ссориться. Ведь ответчик все-таки он, а не вы (знакомое замечание!). – Положим, что он по крайней мере ближайший; положим даже, что завтра, после пожара, его отставят; но за ночь деревня все-таки сгорит и сторож ее не выстроит. Что ж делать обывателю, если он решительно не хочет гореть? – Пожалуй, не теряя времени, перейти в соседний приход, где нет такого сторожа и постараться оттуда подать пожарный сигнал…

Второй совет нравится мне больше чем первый и, кажется, разумнее первого, – заканчивает г. Самарин. – В своем приходе будить людей нельзя, – это уже дознано рядом опытов, и я перехожу в другой приход, в гостеприимную Богемию, и ставлю на пражском Вышеграде пожарную каланчу… Авось увидят сигнал из дому…».

Все это, объясняя появление пражской спасительной каланчи, возбуждает однако же в читателе новое недоразумение: почему же именно не дозволяется будить людей в своем приходе? Каким образом заводятся такие сторожа, которые предпочитают пожар всякой тревоге, – допускают гореть и не пускают тушить? Такое странное явление, по отношению к русским окраинам, объясняется нашим отношением к самой русской народности у себя дома. Следующая выписка из того же предисловия г. Самарина к его книге, озаглавленной общим заглавием: «Русские окраины» и в частности: «Русское Балтийское поморье», поможет читателю разрешить свое недоумение. Признавая праздными и несвоевременными рассуждения о форме правления в России, автор находит, что главный вопрос теперь в том: «Которое из двух побуждений, периодически сменяющихся в высших правительственных сферах, окончательно возьмет верх над другим: доверие или страх?»

«Если восторжествует первое, – говорит он, – то оно даст простор нашим национальным стремлениям и тем самым укрепит за нами наши государственные окраины, ибо Россия, развязанная у себя дома, верная своему историческому призванию, непременно понесет и туда действительную свободу для всех, поставит на ноги народные массы и поднимет их дух, – а на всех наших окраинах (к счастью, не вполне нами заслуженному) народные массы все еще за нас. Наоборот, второе побуждение (то есть страх) повело бы к систематическому давлению внутри и к неразлучному с тем послаблению на наших окраинах всем антирусским стихиям, тяготеющим к заграничным центрам. Повторяю: давление дома, послабление на окраинах. Мы это можем видеть на каждом шагу – одно другим обусловливается… Кто нашептывает правительству, что оно слишком далеко зашло на пути либеральных реформ и пугает его полусвободою нашей печати, присутствием крестьян на земских собраниях и всесословным выбором мировых судей; кто проповедует необходимость подтянуть, обуздать и осадить русское общество, двинув против него аппараты полицейской власти, – тот в то же время заигрывает с польскою шляхтой и молча пасует при встрече с балтийским