Журналистика – выражение общественного мнения, а не какая-нибудь законодательная власть [Иван Сергеевич Аксаков] (fb2) читать постранично, страница - 3

чтобы образовать печать приличную, благонравную, пуще всего благонамеренную и даже, пожалуй, либеральную, но поводливую, слушающуюся указаний и т. п.». Одним словом, рассуждение известное, но, к сожалению, на практике несостоятельное. Условия самой природы этих вещей таковы, что выгоды и удобства, желательные и даже необходимые для правительства в «просвещенной» или стремящейся к просвещению стране, не могут иметь место без неудобств и невыгод, – как не может быть плода без кожи, огня без жару (или, употребляя сравнение, самое убедительное по своей пошлости), «розы без шипов». Что-нибудь одно: или вовсе не признавать никакой словесности, или же признать ее такою, какая она есть, не искажая ее натуры: в противном случае, это будет уже не литература, как выражение мысли и чувств страны, а какая-то ложь, нарядившаяся в ее платье. Если вы хотите искренности в слове, так должны допустить каждому право говорить своим голосом, как бы даже груб или неблагозвучен он ни был; где нельзя говорить своим голосом, там не может быть и искренней речи, и вместо нее будет раздаваться одна благонамеренная фистула. Не доказанная ли уже давно истина, что никакой механизм и внешний порядок не заменит творчества органической жизни? А если это так, если обойтись без живых органических сил нельзя ни государству, ни обществу, то можно ли, признавая по необходимости права жизни, отнять у жизни то, что делает жизнь жизнью, в чем заключается условие ее творчества? Что лучше: жизнь или подобие жизни, – жизнь с своею свободою, со всею кажущеюся нестройностью, разнообразием, разноголосицей своих отправлений и проявлений, – или подобие жизни, то есть мертвенность и ложь, со внешним благоустройством и наружным порядком? Человеческое же слово только тогда и может быть названо словом, когда оно вполне живо, следовательно, вполне свободно; тогда только может оно дать добрый плод. Слово же, сдавленное и стесненное в своей свободе, слово неискреннее – гнилой дает плод.

Таким образом, та администрация, которая поставит себе задачею направлять литературу, вести слово на поводах, вытягивать его в струнку, муштровать, подчинять его благообразному однообразию, порождает сама для себя непреодолимые трудности и неудобства. Угнаться за всеми уклонениями печатного слова от правительственной нормы приличия и порядка, за всеми бесконечно разнообразными, неуловимыми проявлениями общественной мысли – нельзя: под тяжелую руку карающей власти попадается всегда только самая откровенная, стало быть, в известном смысле честная речь, и ускользнет речь лукавая. При усилении же надзора, при принятии более строгих мер контроля, убивается неминуемо всякая жизнь слова, а этого результата ни одно просвещенное правительство не желает и желать не может. Из этой дилеммы выход один – отказаться от всякой попытки руководствовать словом, как не только бесполезной, но и вредной. Само собою разумеется, что, говоря о слове, мы не имеем в виду тех случаев, когда слово перестает быть выражением мысли и переходит само в категорию внешнего, противозаконного действия. Но для отыскания тонкой черты, разграничивающей слово от действия, нельзя обозначить никаких общих признаков и правил: она определяется на самом данном факте, которого оценка никоим образом не может входить в атрибуты административной личной власти, а может, по самому существу своему, принадлежать только суду.

Заключим несколькими практическими замечаниями в интересах и с точки зрения самого правительства.

Современное положение нашей печати ненормально, – в этом нельзя не согласиться. С одной стороны, она находится в тяжкой, унизительной, противной ее призванию зависимости от администрации, вредной для искренности и правды; с другой, она производит нередко и на администрацию не должное, даже вредное давление, связывает свободу ее действий. С одной стороны, печатному слову оказывается обидное неуважение, чуть не презрение; с другой – и этому не раз бывали примеры – не только общество, но и администрация относятся к нему чуть не с подобострастием. Вместо того чтобы быть выражением общественного мнения, у нас общественное мнение есть выражение печати, или, лучше сказать, личного мнения того или другого журнала; печать навязывается обществу с своими воззрениями, являясь не только его руководителем, но иногда и тираном. Одним словом, печать у нас, особенно периодическая, не познала еще свои пределы, – чему виною, по большей части, существующее законоположение. Область действия и область мнения, область правительства и область литературы – две совершенно различные области, как по природе своей, по своему призванию, так и по характеру своих отправлений. Обращаясь специальнее к периодической печати, скажем прямо, что мы лично, желая для себя независимости, считаем совершенно ненормальным всякое возведение журнализма чуть не на степень какой-то государственной деятельности. Никаких «государственных заслуг» за частным редактором мы