Историческая библиотека [Николай Александрович Добролюбов] (fb2) читать постранично, страница - 2

нельзя сказать. Он не хвалится беспристрастием, но действительно беспристрастен, насколько то возможно человеку; он не принадлежит ни к какой партии, – не потому, чтобы у него не было своего образа мыслей, очень точного и непреклонного, но потому, что его понятия о людях и событиях основаны не на личных желаниях и привязанностях, а на опыте долгой жизни, честно проведенной в искании добра и правды. Чтобы разделять этот взгляд, надобно отказаться от всех обольщений внешности, от всех прикрас идеализма, но сохранить молодое стремление ко всему истинно благотворному для людей, нужно холодную разборчивость старика соединять с благородством юноши. Таких людей не так много, чтобы они могли составить особую партию. Немногие достигают такой зоркости и беспристрастия; потому немногие могут во всем соглашаться с Шлоссером. Почти каждому из нас будут неприятны многие из его суждений: одному одни, другому другие; но в читателе, любящем чистую правду больше, нежели потворство своим предубеждениям, после каждого разноречия с Шлоссером остается впечатление: если мне кажется, что он неправ, то едва ли это не кажется мне потому, что я не могу еще отказаться от приятного мне обольщения.

Тацит как рассказчик гораздо выше Шлоссера, но в том, что составляет главнейшее достоинство Тацита, – в строгом и совершенно здравом понимании людей и жизни, – из новых историков ближе всех подходит к Тациту Шлоссер.

Мы не говорим о других достоинствах автора «Истории XVIII столетия», о его громадной учености, о добросовестности, с которою пять раз проверяет он каждое свое слово, прежде чем напишет его, о том, как верно представляет он, посредством краткого указания двумя-тремя словами, связь и зависимость событий в своем, по-видимому, бессвязном рассказе. Самое изложение Шлоссера, его небрежный и неправильный язык начинает нравиться, когда вчитаешься в него: он груб и небрежен, но эта грубость – от силы, эта небрежность – от сознания своих внутренних достоинств; наконец, находишь странную прелесть в этом прямодушном отвращении от наряда, в этой простоте речи, которая ведется как будто среди домашнего бесцеремонного круга.

Теперь несколько слов о русском переводе, начало которого ныне издается.

Шлоссер груб и небрежен; этих качеств он не хочет скрывать в себе, и мы не считали нужным прятать их при переводе. Читатель найдет в переводе очень много фраз вовсе не изящных, иногда неловких; если они сохранят Шлоссеру для русского читателя ту же физиономию, с какой хотел он являться запросто перед своими немцами, читатель одобрит нас за то, что мы шероховатую простоту речи не заменили приглаженностью, над которой так брюзгливо смеется автор.

У Шлоссера много выписок из французских, английских и других источников, особенно в примечаниях. Он эти выписки представляет в подлиннике, без перевода на немецкий язык. Так как наш перевод делается для обширной публики, не имеющей привычки к чтению на иностранных языках, то мы почли удобнейшим для читателя переводить все эти выписки немецкие, французские, английские, латинские и итальянские на русский язык.

Часто Шлоссер ссылается на сочинения, которые легко доступны его немецкой публике, но которых не существует в русском переводе. Часто он упоминает о фактах, которые легко узнает немец из книг, находящихся у каждого под рукою в Германии, но о которых нечего прочесть на русском языке. К русскому переводу необходимо прибавить много выписок и примечаний, без которых мог обходиться немецкий автор. Надобно также сказать, что мы хотели бы дать читателю рассказ о главных фактах и важнейших деятелях XVIII века более подробный, нежели какой дается у Шлоссера Если бы мы захотели помещать эти дополнительные примечания при тех самых страницах перевода, к которым они относятся, этим чрезвычайно замедлилось бы печатание перевода; притом же примесь этих дополнений при чтении спутывала бы впечатление, производимое рассказом автора, с другими разнохарактерными мнениями. Эти соображения склонили нас к тому, чтобы наши дополнительные примечания печатать отдельно от текста. Из них составится три или четыре тома, которые будут изданы по окончании перевода.^[1]

«История XVIII столетия» состоит в подлиннике из осьми томов. В русском переводе вышло теперь три тома. Непредвиденные обстоятельства задержали очень долго выход второй книги, так что она, вместо июня, могла явиться только в сентябре. Вследствие того опоздал несколько и третий том, только на днях появившийся. Но четвертый том уже печатается и если не к концу этого года, то в январе следующего будет выдан подписчикам. В 1859 году в «Исторической библиотеке» будет продолжаться перевод «Истории XVIII столетия». Условия подписки остаются те же: за четыре тома – 7 руб. 50 коп., с пересылкою 9 руб. сер.; для подписчиков же «Современника» 5 руб. с пересылкою и доставкою. Подписавшиеся на «Современник» в 1859 году могут получить за 5 руб. и «Историческую библиотеку» 1858