Наследие предков [Джим Шепард] (fb2) читать постранично, страница - 4

пестрый набор разнообразных симптомов дегенерации, будто нарочно собранных вместе в качестве учебного пособия. Даже самые мужественные из носильщиков, которые отправились с нами, порой демонстрируют качества, присущие разве что женщинам, детям или престарелым европеоидам. К примеру, когда мы планировали нашу экспедицию, Гулама так и не удалось научить пользоваться моей шариковой ручкой. Он упорно зажимал ее в кулаке и выстукивал на бумаге рисунок, точно работал долотом.

Жизненный уклад этого народа остается в точности таким же, как в каменном веке. И тем не менее в истории Древнего мира была эпоха, когда они безраздельно властвовали над всей Центральной Азией.

Согласно моей теории, высота над уровнем моря в сочетании с интенсивностью ультрафиолетовых лучей и холодом резко снижает способность бактерий к воспроизводству. Иначе эти люди, пренебрегающие даже самой элементарной гигиеной, давно бы уже вымерли.

Еще одна долгая неделя передвижения пешком и верхом. Бегер периодически вскрикивает, когда его нога в ботинке неловко поворачивается. Теперь носильщики лечат его другими припарками.

В конце дня мы выходим к огромному соляному озеру — на слепящем солнце оно ошеломительно синее, как яйца малиновки. На берегу блестят полосы высушенной соли разной ширины. Трое носильщиков, в том числе Гулам, изучают окрестности, пока остальные разводят костер и ставят палатку для общего пользования. Ее растяжки сделаны из сухожилий каких-то животных.

Бегер считает, что гораздо вероятнее отыскать йети на больших высотах — ведь если судить по отчетам наших предшественников, их чаще всего замечали именно там.

— Расхожее мнение, — говорю я.

Он реагирует на мои слова кислой улыбкой и отворачивается. Мочки его ушей под меховой шапкой ярко алеют на солнце.

— Тогда скажите, что может помешать им увидеть нас за много-много километров? — спрашивает он.

— По всем имеющимся данным, они не боятся людей, — напоминаю ему я. — И в горах они, очевидно, не менее осторожны, чем здесь.

Он отвечает угрюмым молчанием.

— Нам надо решить, кому доверять, и после этого отбросить все сомнения, — говорю я. — Другого выбора нет.

Он фыркает.

Гулам возвращается довольный. Неподалеку, на берегу, есть свежие следы и чьи-то раздавленные кости.

— Может, они приходят сюда лизать соль, — говорит из палатки Бегер.

Когда темнеет, мы привязываем одного яка метрах в пятидесяти от лагеря в качестве приманки. Огорченный разлукой с товарищами, он блеет и хрюкает. Я чищу и заряжаю наши винтовки. Это серьезное оружие; если за ними не ухаживать, они могут и закапризничать, но сам их вес внушает уверенность. Як блеет всю ночь. На следующий день мы проходим вдоль берега километров двадцать и повторяем всю процедуру.

Винтовки путешествуют в специальных плотных чехлах для защиты от ветра с каменной крошкой. Когда мы наблюдаем закат, Бегер пробует подержать больную ногу в соленой воде. Что касается птиц, то до сих пор я заметил лишь несколько мелких снежных вьюрков да одного-двух рябков.

Солнечные лучи выбиваются из-за горных хребтов, все еще невероятно далеких. На этом свету соль вокруг нас отливает оранжевым.

С того самого момента в детстве, когда мне впервые удалось выглянуть за подоконник, я мечтал о дальних краях. В возрасте семи лет я нашел перевод «Грамматики разговорного тибетского языка» сэра Чарльза Белла. Первыми двумя фразами, которые я выучил, были «винтовка-слонобой находится на яке» и «все монахи слишком ленивые». Мало кто из иностранцев изучил Тибет так всесторонне, как я. В составе ботанических и зоологических экспедиций я преодолел одиннадцать тысяч километров. Мне приходилось терпеть миссионеров, британских колониальных чиновников, немытых философов и ископаемую неблагодарность самих местных жителей. Каждый исследователь постигает какую-то одну грань Тибета, но никто не охватывает целого. Это больше чем страна. Это остров, который смотрит сверху вниз на весь остальной мир.

На третье утро у озера як по-прежнему блеет, ветер по-прежнему дует. Мы спасаемся от холода в палатке. Я смотрю, как двое носильщиков мастерят хитроумные лямки для своих сумок с едой.

У меня вызывают интерес расовые корни изобретательности. Ген кочевничества явно передается по наследству — не зря ведь такие расовые группы, как команчи, цыгане и тибетцы, сплошь состоят из кочевников. Как же тогда обстоит дело с качеством, которое мы зовем изобретательностью, или смекалкой? Уж не та ли это область, где подобные народы не уступают нам, если и вовсе нас не превосходят?

Я делюсь своими мыслями с Бегером и вижу, что он заинтригован настолько, насколько это возможно в его состоянии.

Сейчас золотая пора для антропологов, особенно у нас в рейхе. Ленц абсолютно справедливо заметил, что во главе нашего государства впервые стоит высокоавторитетный лидер, признающий главной