Вторжение [Василий Дмитриевич Соколов] (fb2) читать постранично, страница - 215

поддались минутной слабости, наверное, тоже почувствовали это, увидев его, неустрашимого, неподвластного роковой минуте смерти. Снова, испытывая отчаяние и решимость, они поднялись и хлынули вперед.

Пролом в башне стал огромным и рваным, оттуда валила бурая пыль. И светлячки не мигали. Вражеский пулемет заглох. Его накрыли снарядом.

В сознании стало просторнее, смерть не пугала.

Штурм перекинулся в город.

— …клином вышибают! — проглотив на ветру первое слово, азартно крикнул Костров.

Рядом с ним Степан Бусыгин. Согнувшись, он проворно перебегал, тарахтел катками пулемета и снова ложился, поворачивал будто нюхающий воздух ствол к противнику и давал очереди. Пулемет, казалось Бусыгину, трещал, как барабан молотилки.

Немцы метались, перебегали улицы и переулки. Прятались за каменными стенами, отстреливались.

А откуда–то сбоку, с другой окраины, наплывало, крепло русское "ура". Кажется, немцев закрыли в Клину, окружили со всех сторон, им ничего не остается, как сдаться или бесславно погибнуть.

Костров подбежал к белокаменному дому с задворков, перемахнул через низкий забор. Постоял за углом, отдышался. К нему подбежали бойцы в нескладно подпоясанных шинелях — добровольцы, пополнившие поределый коммунистический батальон.

— Что в этом здании было? — спросил Костров.

— Местный Совет… — впопыхах ответил парень в шинели, из–под которой виднелся темный гражданский костюм; видимо, был он из Клина.

— Стоял и будет стоять! — крикнул лейтенант Костров и увлек бойцов на штурм города.

…Все это и прошло перед глазами, врезалось в память острой живью. Минутой позже, когда Алексей побежал через площадь, с чердака дома полоснула пулеметная очередь. Не сделав больше и шагу — словно выросла перед ним невидимая стена, — остановился, взмахнул руками, как бы зовя солдат идти вперед, потом зашатался, какой–то миг еще удерживаясь на ногах, и рухнул на землю.

С поля боя его унесли санитары. И вот теперь Бусыгин вез товарища во фронтовой госпиталь. Степан в точности не знал, куда ранен Алексей — в спину, в живот или грудь Но по тому, как он, искусав до крови губы, стонал и терял сознание, Степан понимал, что ранен Алексей серьезно, и опасался, как бы не вышло чего хуже…

— Терпи. Слышишь, Алешка, терпи… Мы с тобой живучие. Сам же сказывал, — приговаривал Степан скорее для успокоения самого себя, потому что Костров не открывал глаз и даже перестал стонать. Он утешал себя, что ничего страшного с товарищем не случится, а в голову лезла, ледяным холодом обдавала мысль, что никто не застрахован от смерти. Степан вдруг останавливал лошадь, испуганно склонялся над санями, долго всматривался в друга и вновь трогал.

— Вот выздоровеешь, Алешка, — опять принимался успокаивать Степан, и сразу меть в родную дивизию. Дотопаем с тобой до Берлина, прижмем к ногтю ихнего главного гада — и крышка. Войне конец!

Бусыгин был убежден, что война долго не протянется — с годик, от силы полтора, — и он вслух обещал другу:

— Поедом с тобой на стройку, куда–нибудь в Сибирь тебя завлеку. Хоть и называют этот край кандальным да строгим, но для человека там житуха привольная. Край добычливый — что на золото, что на разные камни… Захочешь быть охотником — иди в тайгу, всякой живности полно. А роки — ты бы поглядел, Алошка, какие реки — рыбой кишат… Как начнет икру метать черпаком выгребай. Насолим с тобой кетовой икры, холодненькой ветчинки с чердака — и будем сидеть за чаркой, вспоминать, как я тебя на санях полумертвого вез… Слышь, Алешка?

Но в ответ — только скрип полозьев. Бусыгин снова, придержав лошадь, склонился над Алексеем, как бы отдавая ему тепло своего дыхания, и не увидел ни единой живинки на бледном, бескровном лице. Только приметил: редко падающие снежинки таяли в полуоткрытых губах, на лбу…

— Будешь жить! — вырвалось у Степана. Он прикрыл воротником тулупа его лицо, чтобы не обморозить, встал позади на сани, упираясь ногами в распоры слежек, и пристегнул лошадь. Она побежала тихой рысцой.

Скоро показался полосатый шлагбаум. Регулировщица, девушка в коротко обрезанной шинели, с карабином за спиной подняла флажок и махнула в сторону. "Зачем мне туда?" — подумал Бусыгин и решил проехать мимо шлагбаума не сворачивая.

— Стой! Куда же тебя, дурень, понесло! — регулировщица сорвалась с места, забежала вперед и ловко ухватилась за уздечку.

— В чем дело? — смерил ее уничтожающим взглядом Бусыгин.

— Черт лупоглазый, что ж ты не видишь вывеску? — взмахнула она на указатель. Бусыгин прочитал: "Медсанбат". Стрелка показывала в придорожный — лес, где под кронами сосен стояло огромное белое здание.

— Мне туда не надо, — равнодушно махнул рукой Бусыгин.

— Вы же раненого везете? — убеждала она Бусыгина, все еще удерживая лошадь.

— Не балуйте, сестричка, лошадь кусачая — свободно можете пальчика лишиться, — отшутился Бусыгин и хлестнул лошадь