слова, но и понимать их. Кулинария — не услада юности, а ее воскрешение в памяти.— Отец Отечества изволит выражаться туманно. А мне все равно скучно.— Не будь ты худ, как щепка, я прописал бы тебе настойку александрийского листа.— Благодарю покорно. Мой кишечник и без того работает удручающе регулярно.— Так, может быть, виной всему женщина?— Как ты можешь подозревать меня в такой вульгарности?На сей раз Император не совладал с собой. Он, правда, на какое-то время сумел сохранить невозмутимое выражение лица, но тело предательски задергалось в конвульсиях смеха. Смеялся он долго, до слез. Лицо внука постепенно заливалось краской, сначала цвет его достиг багровости заката, а потом стал и вовсе лиловым.— Неужели я так смешон?Император смахнул слезы с глаз.— Прости. Не знаю, поймешь ли ты, но моя придирчивая любовь к тебе во многом связана с твоей… Мамиллий, ты так отчаянно современен, что из боязни прослыть старомодным лишаешь себя многих радостей жизни. Если б ты только мог посмотреть на мир моим печальным и угасающим взором…— Не имею ни малейшего желания. Ничто не ново под луной. Все изобретено, все написано. Время остановилось.Император бросил в корзину очередное прошение.— Ты когда-нибудь слышал о Китае?— Нет.— В первый раз я услышал о Китае двадцать лет назад. Я считал, что это остров где-то за Индией. С тех пор до меня порой доходили отрывочные сведения. Так вот, Мамиллий, Китай — это огромная империя, больше нашей.— Какая нелепость! Это противоречит законам природы.— И тем не менее это так. Иногда меня посещает видение: наш земной шар держат, если так можно выразиться, две руки — одна смуглая, другая, по моим сведениям, желтая. Может быть, как в известной комедии,[1] человек наконец встретится со своим близнецом, пропавшим когда-то без вести.— Выдумки путешественников.— Я пытаюсь доказать тебе, что мир необъятен, а жизнь прекрасна и удивительна.— Не хочешь ли ты предложить мне отправиться в путешествие?— Морем ты отправиться не можешь, а по суше и рекам на это уйдет не меньше десяти лет, да и то если аримаспы пропустят тебя через свои владения. Оставайся дома и развлекай старика, который чувствует себя все более одиноко.— Спасибо за позволение быть твоим шутом.— Послушай, Мамиллий, — строго сказал Император, — шел бы ты на войну. И чем она будет кровавей, тем лучше для тебя.— Пусть этим занимается твой законный наследник, дубинноголовый Постумий. Пусть воюет сколько его душе угодно. К тому же на войне жизнь утрачивает цену, а я и без того нахожу ее достаточно ничтожной.— В таком случае Отец Отечества бессилен помочь родному внуку.— Надоело сидеть без дела.Император взглянул на Мамиллия пристальнее, чем того требовала последняя фраза.— Может, я был с тобой неосторожен? Смотри, Мамиллий. Наша необычная дружба держится только на том, что ты не суешь свой нос в чужие дела. Так что не сочти за труд посидеть без дела. Я хочу, чтобы ты жил долго, даже если в глубокой старости ты и умрешь от скуки. Выбрось из головы честолюбивые планы.— Я не стремлюсь к власти.— Продолжай убеждать в этом Постумия. Пусть он правит. Ему это нравится.Мамиллий покосился на занавеси, шагнул вперед и прошептал:— А ведь ты бы предпочел, чтобы пурпурную кайму твоей тоги унаследовал я!Император резко подался вперед и торопливо ответил:— Если бы агенты слышали тебя, ни тебе, ни мне не прожить и года. Никогда больше не говори таких вещей. Это приказ.Мамиллий вновь прислонился к колонне, а Император взял очередной свиток, подержал его в лучах заходящего солнца и отбросил в сторону. Оба молчали. Сумерки и тишина подействовали на соловья ободряюще — он вернулся на кипарис и снова запел. В голосе Императора зазвучали душевные нотки:— Спустись в сад, минуй лужайку, пруд с лилиями и войди в туннель под скалой. Еще сотня шагов — и ты у причалов гавани…— Окрестности я знаю неплохо.— Когда попадешь туда, уже стемнеет, так что увидишь немногое, но ты скажи себе: «Вот здесь, защищенные от моря двумя молами, стоят сотни судов, тысяча домов, живут десять тысяч людей. И каждый из них ничего и никого не пожалеет, чтобы стать пусть и побочным, но любимым внуком Императора».— Склады, таверны, бордели. Грязь, деготь, ворвань, нечистоты, пот.— Да… человечество ты не жалуешь.— А ты?— Я его принимаю таким, какое оно есть.— А я его избегаю, каким бы оно ни было.— Мы должны добиться, чтобы Постумий дал тебе в управление какую-нибудь провинцию. Хочешь Египет?— Грецию, если уж иначе нельзя.— Боюсь, не получится, — сказал Император с грустью в голосе. — На Грецию большая очередь.— Тогда Египет.— Часть Египта. Если ты, Мамиллий, поедешь туда, то прежде всего ради собственного блага. Когда ты вернешься, от меня останется лишь горстка праха да один-два памятника. Будь же счастлив хотя бы для того, чтобы скрасить последние дни дряхлеющего слуги народа.— Да чем же
Последние комментарии
38 минут 37 секунд назад
14 часов 33 минут назад
16 часов 5 минут назад
19 часов 59 минут назад
20 часов 3 минут назад
1 день 1 час назад