Ньюберри улыбнулся единственному на земле человеку, которого, можно честно и откровенно признать, по-человечески любил, как сына. Майкл Винсент Холлоран крупный, высокий, весьма впечатляющий с пистолетом на бедре и значком на груди, но священник по-прежнему видит в нем прислуживающего за алтарем мальчика, темноволосого и энергичного в краю мягкотелых блондинов, который хвостом ходил за ним много лет до зрелости, когда его еще привлекали священники.– Ладно, тогда кто с ними дружил?– Друзей у них нет, – вздохнул священник.– Вижу, от вас толку мало, отец.– Пожалуй. – Отец Ньюберри нахмурился на желтую ленту, опутавшую скамьи перед ним, выгородив в самом центре Джона и Мэри Клейнфельдт.Док Хэнсон, копаясь в своем саквояже, толкнул тело Джона Клейнфельдта и схватил за плечо, когда оно стало клониться набок. Отец Ньюберри закрыл глаза.Холлоран снова попробовал:– Вы сказали, что они пытались исключить из общины некоторых прихожан, которых заподозрили в гомосексуализме. Мне нужен список.– Да ведь никто всерьез этого не принимал. Даже не представляю, кого могло бы по-настоящему обеспокоить такое нелепое обвинение.– Значит, среди тех людей нет ни одного настоящего гея?Отец Ньюберри заколебался:– Нет, насколько мне известно.– Мне все равно нужен список, отец. У вас есть досье на Клейнфельдтов? Ближайшие родственники и так далее?– В церковной канцелярии, но у них нет родных.– И детей тоже нет?Отец Ньюберри опустил глаза, глядя на свои руки, на залоснившиеся на коленях брюки, свидетельствовавшие о профессии исповедника, думая о серой зоне, страшном месте, где чудовищным образом сталкиваются мирские и духовные обязательства. И принялся мысленно отбирать, что можно сказать, а что нет.– По-моему, был ребенок, только они не хотели о нем говорить. Даже не знаю, сын или дочь.– Он жив?– И этого тоже не знаю. Прости.– Ничего. Что еще можете рассказать?Священник нахмурился, перебирая в памяти скудные крохи известных ему сведений о Клейнфельдтах.– Конечно, в таком возрасте они не работали, вышли на пенсию. Насколько помню, обоим за семьдесят. Сильно верующие на свой собственный лад, а не на тот, что Бог заповедал, с прискорбием должен заметить. И совсем одинокие. Думаю, не доверяли ни одной живой душе, включая меня. Такое всегда огорчительно, хотя, пожалуй, это далеко не единственный случай среди богачей.Холлоран с сомнением оглянулся на тела в поношенной одежде:– Разорились, обеднели?Отец Ньюберри покачал головой:– Регулярно платили церковную десятину, ровно десять процентов. Ежегодно тридцать первого декабря присылали чек и справку о банковском счете, подтверждавшую, что с капитала уплачено именно десять процентов, на случай если бы я усомнился.– Чудеса, – хмыкнул Холлоран.– Это были… необычные люди.– И каков же их капитал?Священник поднял глаза к потолку, припоминая.– По-моему, больше семи миллионов, хотя это было в прошлом году. Сейчас наверняка существенно больше.Позади открылась и закрылась церковная дверь, по проходу прокатилась волна холодного воздуха, принеся с собой Бонара, который остановился рядом с Холлораном.– От соседей ничего не добились. Криминалисты из штата едут. – Он прищурился на шерифа. – Что? Нарыл чего-нибудь?– Возможный мотив. Отец говорит, они миллионеры.Бонар взглянул на убитых:– Ни за что не поверю.– Вряд ли это настоящий мотив, Майк, – вставил священник. – Если только ты меня не подозреваешь. Они все оставили церкви.Бонар подтолкнул Холлорана локтем:– Я тебе говорил, это падре.Отец Ньюберри едва не улыбнулся, но вовремя спохватился и пробормотал:– Ох уж эти лютеране…Док Хэнсон в передней части церкви резко выпрямился:– Ух, черт! – и бросил на отца Ньюберри быстрый виноватый взгляд. – Извините, отец. Майк, иди-ка сюда, посмотри.Белая блузка Мэри Клейнфельдт под черным пальто, которое доктор начал расстегивать, была пропитана засохшей красно-коричневой кровью. Вокруг разнесся сладковатый железистый запах.– Второй выстрел в грудь? – спросил Холлоран.Док Хэнсон покачал головой:– Нет, разве что из пушки стреляли. Судя по пулевому отверстию в голове, двадцать второй калибр, слишком мелкий для такого количества крови.Он расстегнул промокшую блузку, раздвинул полы. Наблюдавшие полицейские быстро отступили назад.– Господи Иисусе, – шепнул один из них. – Похоже, кто-то самостоятельно взялся за вскрытие.Комбинация и лифчик Мэри Клейнфельдт были разрезаны, обнажая кожу в синих венах, никогда не видевшую солнца. Вертикальный разрез шел вниз по центру, вскрыв грудину. Другой, горизонтальный, был таким глубоким, что нижняя часть груди ввалилась в него.Холлоран смотрел на грудь пожилой женщины, чувствуя незнакомый прежде страх, причину которого пока не мог понять.– Это не вскрытие, – тихо проговорил он. – Это крест.
3
Грейс Макбрайд жила в Мерриам-парке в районе Сент-Пол, в квартале,
Последние комментарии
1 день 5 часов назад
1 день 10 часов назад
1 день 18 часов назад
1 день 20 часов назад
1 день 20 часов назад
3 дней 8 часов назад