Искатель. 2013. Выпуск № 02 [Журнал «Искатель»] (fb2) читать постранично, страница - 2

эстетическое наслаждение видеть такие детали! А там… Да у твоей «принцессы» нет никаких эмоций, она просто труп какой-то, крашеный манекен, кукла! Да, да, кукла, ах-ха-ха-ха! Ты, случаем, не в анатомическом театре модель брал, а, Ганин?! — И, внезапно развеселившись, обычно мрачный мизантроп Расторгуев залился неприятным каркающим смехом, театрально взмахнул рукой и…

— Черт! Черт! Черт! А-а-а… Дьявол!.. — скорчив страдальческую мину, он принялся дрыгать обожженной горячим кофе ногой.

— Подожди, Паш, я сейчас принесу тебе мазь! — воскликнул Ганин, спускаясь по лестнице в дом за аптечкой и где-то в глубине души радуясь, что получил тем самым небольшую отсрочку в весьма неприятном для него разговоре с другом.

Ганин жил в небольшом деревянном домике, доставшемся ему от бабушки, в получасе езды на электричке от областного центра. Бабушка умерла несколько лет назад, а так как у Ганина все равно не хватало денег, чтобы снимать просторную мастерскую, он решил переехать в ее старый дом — благо, от города совсем недалеко. Это было обычное убогое строение, которое стыдно назвать дачей или домом, порождение эпохи развитого социализма, когда советским гражданам наконец-то разрешили иметь в пользовании земельные участки по шесть соток и строить на этих участках как раз такие вот деревянные развалюхи. Домик был действительно просто старой развалюхой — одноэтажный, скрипучий, тесный, покрашенный безвкусной краской болотно-зеленого цвета, с тесным холодным подвалом и еще более тесным чердаком. Он состоял из одной-единственной комнаты и сеней. Странный это был домишко… Когда по нему ходили, создавалось ощущение, что деревянный пол дрожит под ногами и стонет, и могло показаться, что стоит только подпрыгнуть — и обязательно провалишься в подвал. Да еще это дурацкое кривое зеркало на стене… Зачем оно здесь?..

Тем временем Ганин, несмотря на свою несколько неуклюжую комплекцию, довольно быстро и ловко спустился по лестнице в жилую комнату и побежал в сени, где на полочке среди всякого рода стамесок, спичек, гаечных ключей, тряпичных варежек и прочего барахла лежала кожаная аптечка с ярко-красным крестом на крышке. Схватив ее в охапку, он так же ловко стал карабкаться обратно.

— Ну… как… ты… Паш… живой еще? — задыхаясь от быстрого бега, проговорил Ганин, с беспокойством бросая взгляд на Расторгуева. Тот, морщась и шипя, задрал левую брючину и, обнажив длинную как жердь волосатую ногу, потирал красное пятно от ожога.

— Давай, Паш, я смажу… вот так… вот так… потерпи немножко… вот так… Ну, как? Лучше?

— Да, пожалуй… — прошептал Расторгуев, с наслаждением закрывая глаза — прохладная мазь, попав на обожженную кожу, быстро успокаивала боль.

— Бабушка у меня была мастерица всякие снадобья готовить, — продолжая растирать пострадавшее место, торопливо заговорил Ганин, словно боясь, что, как только он замолчит, Расторгуев опять вернется к теме портрета. — Она любила в свободное время ходить по лесу и собирать всякие травки, выписывала разные журналы про снадобья, про целительство. То на огороде, понимаешь ли, то в лесу… Сушила травы, делала по рецептам эти снадобья. Я сам, знаешь, думал раньше, что странная она, а вот когда обжегся как-то раз, так ее мазь — вот эта самая — быстро помогла! Веришь — нет, даже ожога не осталось! |

Но Расторгуев только недоверчиво хмыкнул, впрочем, он по-прежнему не открывал глаз — прохладная мягкая мазь приятно действовала на больное место.

— И ведь не портится вот уж сколько лет, представляешь?! — продолжал Ганин. — Чудеса, да и только!

Наконец он закончил обрабатывать обожженное место и наложил повязку.

— Ну вот, вроде бы все готово, Паш… Ты как?

— Ганин, слушай, ты просто медбрат какой-то!

Ганин промолчал.

— Ладно, Паш, пойдем вниз, а то солнце уже почти село, а у меня тут на чердаке лампочки нет, скоро здесь будет темно…

— …как в могиле! — почему-то, перебив его, закончил Расторгуев и вдруг громко и как-то натянуто рассмеялся, а Ганин только печально вздохнул — характер Паши Расторгуева был ему слишком хорошо известен с первого курса института.

Ганин взял аптечку и первым ступил на скрипучую и шаткую лестницу, ведущую вниз. Расторгуев же, опустив задранную левую брючину, чуть прихрамывая, отправился следом, но тут, почти уже дойдя до лестницы, почему-то остановился и бросил случайный беглый взгляд на портрет круглолицей девушки. Как раз в это время умирающее предзакатное солнце выпустило последние пучки кроваво-красных лучей, пронзивших грязные стекла чердачных оконцев, и… солнцевидное лицо незнакомки на портрете вдруг на мгновение как бы вспыхнуло, как внезапно зажженная в темном чулане лампочка, и Расторгуеву на долю секунды показалось, что девушка направила на него пристальный взгляд своих фиалковых глаз и в этих глазах заплясали, как язычки пламени, какие-то кроваво-красные искорки, а белоснежные острые зубки хищно блеснули… «Чепуха какая-то! — подумал