Виток истории [Игорь Маркович Росоховатский] (fb2) читать постранично, страница - 2

чтобы умереть вместе с ними. Ему удалось увидеть в окуляре микроскопа то, что убило их, но было уже поздно…

Другой человек думал о Сыне: «Он имеет право называться Всемогущим, ведь он может почти все, что древние люди приписывали богу. Он сумел бы запросто решить и эти проклятые уравнения, из-за которых шеф называет меня медлительным, а я себя — тупицей».

Мерцали экраны — казалось, что мысли людей ударяют в них, выбивая серебристые искорки…

Старик терпеливо ждал, думая о своем. Он вспомнил день, когда сын и его товарищи уходили на «Белом кроте» к ядру Земли. По радио и телевидению много говорили тогда о «чуде техники» — землепроходной машине с защитным полем. Но и слыша все это, старик (впрочем, тогда он еще не был стариком) хорошо представлял себе тысячекилометровые толщи гранита, базальта, песка, глины, магмы, сквозь которые лежит путь хрупкой скорлупки с пассажирами, в миллионы раз более хрупкими и беззащитными, чем она. Почему он тогда не попробовал отговорить сына? По той же причине, по которой отец посылает сына в бой? Или из-за отцовской гордости — сестры честолюбия? Эта мысль мучит его по сей день, хотя прошло так много лет с той поры, как скорлупка с пассажирами осталась у ядра Земли.

Старик хорошо помнит: он пришел тогда в подземную лабораторию к Марии и увидел в ее руках ленту сейсмографа с зубцами колебаний, с круто взмывающими пиками и отвесными пропастями — отражением неровного пульса Земли. И ему показалось, что там отображен пульс его сына, донесшийся из глубин планеты. Может быть, именно тогда он и поклялся создать неуязвимого Сына, который пройдет там, где не мог пройти первый?

И он работал, не жалуясь на усталость, а когда ему казалось, что проблему не решить, вызывал в памяти ленту сейсмографа. И если находились сейчас люди, которые поверили, что он и в самом деле не мог дать названия своему детищу, то они ошибались. Дело было совсем не в этом — просто он ставил на пути Сына первое испытание.

А Сын улыбнулся, и в его улыбке могли бы уместиться все сияющие экраны. Он — существо, которое может почти все, что древние люди приписывали богу, — тихо попросил:

— Назовите меня Человеком…

РАЗРУШЕННЫЕ СТУПЕНИ Фантастический рассказ

Через, несколько часов мы улетим отсюда. Как будут вспоминать нас эти «несмышленыши», как их называет Ася, — уже не животные, но еще не братья по разуму? Что мы забыли сделать для них?

Они стоят неподвижно, полукольцом. Слегка шевелят лиловыми усами-антеннами, расположенными на «головах» — точнее, на треугольных холмах в центре туловищ. О чем они думают сейчас? Обо мне? О ракете? О себе?

Тускло отсвечивает густая жидкость в раковинах, которые существа держат в щупальцах, не расставаясь с нею ни на миг. Эта жидкость — их жизнь. Они не могут прожить и получаса, если не отхлебнут немного из раковин.

Мне жаль их. Но это не только жалость. Они напоминают маленьких детей. Наши далекие предки когда-то были такими — в пору детства Земли. Беспомощными, безжалостными, отчаянно любопытными. Что влечет их от скрытых в недрах планеты озер с жизненосной жидкостью через извилистые пещеры на поверхность? Может быть, в пещерах иссякли радиоактивные источники? Возможно, изменилась температура?

Со дна озера они достают раковины. Тот, кто лучше ныряет, добывает раковину побольше. Значит, он может дольше оставаться на поверхности. Если бы не это, они бы сдружились, им было бы легче выжить. Они и так держатся группами, когда возвращаются к озерам — через завалы в пещерах, через опасности. Но когда в раковинах есть жидкость, боятся друг друга. А потом снова объединяют усилия — для защиты и благополучного пути.

«Так они начали становиться разумными существами», — сказал наш командир Влад, и его слова прозвучали как резолюция. Он всегда говорит так — мало, медленно и весомо. Я часто спорю с ним, и он всегда оказывается прав. Это меня бесит, заставляет спорить без надежды на успех. Другие улыбаются, даже Ася. А Влад молчит, чтобы потом одной фразой опровергнуть все мои доводы. Благодаря ему я узнал, что даже правота может быть тошнотворной. Неужели он ни разу не ошибался?

Впрочем, ему нельзя ошибаться — от этого может зависеть жизнь всего экипажа. И все-таки мне иногда хочется, чтобы он ошибся… и стал человечнее…

Одно из существ проявляет признаки беспокойства. Догадываюсь: жидкости в раковине осталось мало. Мне кажется, что если бы у него были глаза, я прочел бы в них тоску и страх перед возвращением в недра планеты, во тьму, к дымящимся озерам. Его подстерегают тысячи опасностей: щупальца полурастений-полуживотных, притаившихся в пещерах, частые обвалы. Но он пойдет по этому пути снова и снова. Он уже не может иначе.

Поэтому мне трудно относиться к ним холодно-изучающе, как Влад. Прощаю их скупость и жестокость.

Помню, как один из них, задержавшийся на поверхности дольше, чем должен был,