Военнопленные [Владимир Иосифович Бондарец] (fb2) читать постранично, страница - 4

побрел навстречу солнцу, медленно переставляя ноги, обутые в запыленные солдатские сапоги.

— Погоди, я с тобой.

Майор догнал его, и дальше они пошли рядом, тихо переговариваясь.

Каждый по-своему переживал этот разговор, невольными свидетелями которого мы оказались. Обычно неунывающий, жизнерадостный, Осипов сидел мрачный, молчаливый. Его задорный рыжий хохолок на бронзовой коже высокого, с зализами, лба казался кусочком свалявшегося войлока, грязного, постороннего.

Я наблюдал за ушедшими. Мысли разбегались, путались. На душе было тошно и пусто.

Майор и подполковник отошли уже на порядочное расстояние и, видимо, все еще продолжали спор: то расходились на несколько шагов, то сходились снова. Майор гневно жестикулировал. Потом разговор, очевидно, стал спокойнее. Они постояли некоторое время друг против друга, двинулись дальше, и майор, дружески обняв старика за плечи, повернул в нашу сторону.

Тем временем прежний скрипучий голос продолжал выжимать слова, и они раздражали, точно кто-то царапал по стеклу гвоздем:

— Да, жестоко сказался результат нашего шапкозакидательства, чрезмерной самонадеянности. Как же: бить врага на его территории… Вот и колошматят нас целый год на нашей земле. А мы только и знаем, что отбиваемся да угрожаем.

— Загибаешь, капитан, — возразил кто-то сердито. — Слюни распустил, как пьяный извозчик. Не бывает войн без поражений.

— Это сейчас так говорим. А раньше? Разве нас учили отступлению? Ни черта подобного! Только вперед! На ящике с песком, на маневрах — везде только вперед. Вот немцы нас сейчас и учат. По-настоящему! Крепко учат!

Приглушенно стукнул выстрел. Но раньше, чем звук долетел до нас, я увидел, как неловко сложился в поясе Перепечай и, подогнув колени, ткнулся головой вперед.

Возвращавшийся к нам майор бегом кинулся назад к Перепечаю. Олег вскочил, как подброшенный пружиной.

— Застрелился… — обронил он горько и побежал вслед за майором.

— Готов, — процедил он, возвратясь. — Слишком похоронно смотрел старик на будущее. Майор-то был прав…

— Подполковник тоже прав, — перебил его все время молчавший пожилой старшина. — Мужественный человек, крепкий. Таких не согнешь, можно только сломать.

Он снял фуражку с надломленным козырьком. Остальные последовали его примеру.

Вернулся майор. Ни на кого не глядя, подрагивающими руками положил перед собой документы Перепечая, на них возложил свои и надтреснутым, чужим голосом предложил:

— Ну что же, братцы, давайте… погреемся…

С болью в сердце, будто отрывая от себя частицу, я выложил удостоверение личности и комсомольский билет — маленькую книжечку, красную, как сгусток крови.

Молчаливый старшина держал свои документы в руках долго, будто взвешивая их в широких ладонях, потом бережно сложил их в общую небольшую кучку.

— Гражданская смерть. — Он усмехнулся криво, вымученно и отвернулся.

Майор переложил документы домиком и осторожно по-хозяйски поджег. Оранжевый язычок робко лизнул обрез бумаги, потом пламя вспыхнуло ярко, осветило грустные лица и стоящего перед костром на коленях майора.

— Да. Жизнь. Жаль старика. — Майор вздохнул, похоже — застонал. — Поспешил. А ведь человек какой был!..

На востоке взошло солнце, возвестило начало нового дня. Никто из нас ему не был рад.

3

Сарай длинный, приземистый, ободранный. Сквозь дыры в соломенной крыше внутрь глядело солнце. Навстречу ему с земляного пола поднимались миллиарды пылинок. От этого казалось, что солнечные столбы косо подпирают ветхую крышу, местами провисшую вниз пучками закопченной соломы.

Под обвалившейся глиной выпирал хворостяной каркас, будто конские ребра. В углу врос в землю приземистый кузнечный горн, тускло отблескивающий окаменевшей сажей. Над горном, как засаленный балдахин, висел измятый вытяжной короб.

Голубыми пластами колыхался табачный дым.

В длинном прямоугольнике входа надоедливо мелькала серая фигура часового. Он расхаживал влево-вправо и словно бы играл со своей уродливо короткой тенью: то пытался от нее удрать, то настигал и топтал ногами. Иногда он останавливался, засматривал прищуренными глазами внутрь сарая, перекладывал в руках лоснящийся смазкой автомат. Ворот суконного мундира распахнут, подвернутые рукава обнажили до локтей покрытые густой золотистой растительностью цепкие руки.

Привалившись плечом к косяку, он принимался высвистывать примитивную бравурную песенку, построенную на трех-четырех звуках.

Ему было жарко, скучно.

Вдруг лицо часового оживилось. Он шагнул вперед, схватил пожилого военврача за руку и дернул за ремешок часов. Доктор рывком высвободил руку, отступил назад и, тяжело переведя дух, закивал головой:

— Гут, гут…

Физиономия часового расплылась в довольной усмешке. Врач расстегнул ремешок часов. Немец с готовностью протянул руку, но врач, отступив на шаг, с силой ударил часами об землю.

На лице грабителя еще блуждали остатки