Живые дела [Сергей Георгиевич Жемайтис] (fb2) читать постранично, страница - 10

счастье войдет…»

Ребята дружно засмеялись. Не поднимая от тетради головы, улыбнулась и Наталья Ивановна, но тут же сдвинула брови и резким движением карандаша выправила в слове «вырастить» «о» на «а».

Толя выждал, когда смех утих, и продолжал:

— Тогда Ваня говорит: «Так то ж в старину, а теперь не старина, а новейшее время. Почему ж он висит?» — «Кто — он?» — спрашиваю. «Да пережиток этот». — «Не знаю, говорю, почему он висит. Я его повесил, что ли!» — «А ну, пойди, говорит, спроси у бабушки». Я пошел в столовую и спрашиваю: «Бабушка, почему у нас висит эта подкова?» А бабушка отвечает: «Потому, что никто не догадался снять ее». Я вернулся и говорю: «Потому, что никто не догадался снять ее». А он опять наступает: «Ну хорошо, отцу твоему и матери некогда: отец стоквартирный дом строит, мать в карете скорой помощи ездит, а куда ты смотришь? Перед тобой такое добро висит, а ты — ноль внимания, да?» — «Вот это, говорю, добро? Старая подкова?!» А он мне: «Да ты знаешь, сколько страна должна дать стали за пятилетку?» — «Знаю, говорю, не хуже тебя». — «Хорошо, а как же ты помогаешь стране выполнить этот план?» — «Так же, говорю, как и ты. Что я, сталевар, что ли? Я ученик: мое дело учиться». А он напирает: «Значит, если б ты эту подкову отдал государству, так стал бы хуже учиться, что ли?» — «Подкову? — говорю. — Ты что, смеешься? Да зачем она государству?» — «Как, спрашивает, зачем? Да ведь это металлический лом! Из этой подковы можно комбайн сделать или даже шагающий экскаватор». Я говорю: «Сколько ж их собрать надо! В подкове и двухсот граммов нет». — «Это, — отвечает он, — ничего не значит. На одном складе был случай, когда муравьи перетащили из подвала к себе на чердак целую тонну сахарного песку. Милиция с ног сбилась, пока нашли виновных. Это — вообще. А в частности, подкова твоя весит не меньше трехсот граммов». Тут мы начали спорить: я — двести, он — триста. Спорили, спорили, потом сняли подкову и пошли взвешивать ее.

— Куда? — заинтересовались ребята.

— В «Гастроном».

— А вас оттуда не выпроводили?

— Нет. Продавщица только сказала: «Мы на этих весах пряники взвешиваем, а вы с лошадиным инвентарем лезете». Потом завернула в бумагу и взвесила.

— Ну и сколько? — спросили ребята.

— Триста шестьдесят три грамма. Мы вернулись с Ваней домой и повели принципиальный разговор.

— Какой разговор? — не поняла Оля Кучеренко.

— Принципиальный.

— Да о чем?

— Ну, о счастье. Ваня сказал: «Счастье в дверь само не лезет, хоть сто подков повесь. Счастье надо добывать».

— Это известно, — авторитетно сказал Николай Хорошаев.

— И неправильно, — в тон ему добавил коротенький, плотный Гриша Груздь.

— Почему это? — вызывающе спросил Толя.

— Потому, что неясно. Можно подумать, что каждый должен добывать счастье только для себя.

— Зачем — каждый для себя? — повернулся к нему Толя. — Все вместе. Одним словом, мы говорили, что наш отряд еще очень мало сделал для страны, что наше звено тоже отстает.

— Ага, отстает! — торжествующе сказала остроглазая Галя Чернышенко. — А как же ты про наше звено стихи такие написал?

— Какие «такие»?

— Уже не помнишь?

— Ну, это когда было! Да я от них потом сам отказался: Гриша Груздь говорит, будто такие стихи еще до меня кто-то написал, только не про звено, а про роту суворовцев… Не в этом, ребята, дело. Дело в том, что после принципиального разговора мы зашли за Николаем Хорошаевым и все втроем пошли на склад «Утильсырье».

— Вот так прогулка! — пожала Галя острым плечом. — Там же — тряпки!

— Вот так сознательность! — в тон ей отозвался Николай Хорошаев. — А тебе бы только на каток?

Наталья Ивановна впервые за все время оторвалась от тетрадей и недоуменно посмотрела на Галю. Та растерянно моргнула.

Вожатый сделал знак Толе, чтобы он сел.

— Что мы втроем видели на складе, расскажет Николай Хорошаев.

— Могу, — поднялся Николай. — Конечно, были там и тряпки. Что ж такого! Они идут на выработку самых лучших сортов бумаги. Но нас интересовал больше металлический лом. Мы, Наталья Ивановна, столько там видели! — обратился он к учительнице. Та подняла голову и карандашом показала, чтобы он повернулся к своим товарищам. — Мы там, ребята, столько видели! — повторил Николай. — Вот, например, крыло самолета: дюралюминий с него содрали, оно и лежит, как скелет какого-то ископаемого. Шасси, разбитый тягач… да всего не перечислишь! Уж мы смотрели, смотрели — еле оторвались. Потом пошли в тот угол, где всякий домашний лом складывают. Даже смешно стало, честное слово! Такие там допотопные вещи! Самовар медный с помятыми боками, древняя гиря… Так на ней и написано: «десять фунтов». Но были и современные вещи: кастрюли, тарелки… Там всё принимают и даже деньги платят. Ну, деньги нам не нужны. Разве мы из-за денег? Мы вот что