мужем и Мариновым?
— Не блестящие. Но и не такие уж плохие.
— Некоторые придерживаются иного мнения.
— Люди обычно преувеличивают. Особенно такие балаболки, как Катя.
— А в чем, по-вашему, причина этих… не совсем хороших отношений?
— Этого я не могу сказать. Какое-то старое недоразумение. Они ведь знакомы очень давно.
— Ваш муж служил когда-то у Маринова?
— Да, что-то слышала…
— А не кажется вам, что Мариноз проявлял к вам некоторую симпатию?
— Он к редкой женщине не проявлял симпатии, — иронически усмехается она. — Флиртовал и со мной. Муж мой не был от этого в восторге, но такая мелочь, сами понимаете, не может породить неприязнь.
— Вы говорите — неприязнь?
— Ну, может быть, я неточно выразилась. Хотя это и не затрагивает меня лично, но, знаете, все-таки расстраиваешься.
— Понимаю. Идите погуляйте, а когда соберетесь с мыслями, мы побеседуем еще.
— С удовольствием, — устало протягивает она. — Хоть и не знаю, право, чем я могла бы вам быть еще полезной.
— Я тоже сейчас не могу сообразить, но как знать, — говорю я, прощаясь, и направляюсь к двери. Но, взявшись за ручку, поворачиваю голову.
— А вы не помните, в котором часу вернулся вчера ваш муж?
— Точно не могу вам сказать… — несколько растерянно отвечает Дора. — Очень поздно, во всяком случае.
— Что вы понимаете под «очень поздно»?
— Часа в три… Или в четыре…
— И часто он у вас так задерживается?
— Время от времени случается.
— Коньяк или преферанс? Или, может, третье?
— Не знаю. Я его не расспрашиваю. В этом отношении у нас существует давняя договоренность.
— А он соблюдает правила?
— Не понимаю вашего намека, — повела плечом роковая женщина, но по ее сердитому тону чувствую — поняла.
Я выхожу, предоставляя ей возможность восстановить душевное равновесие. В холле мрачно и пусто. Милиционер уже ушел, осмотр закончился, тело вынесено, дом может возвращаться к нормальной жизни. Мне здесь больше делать нечего.
На улице не прекращается дождь. Нахлобучиваю шляпу и окунаюсь в густой туман. Погодка, как говорит доктор. Самое мерзкое, что не разберешь: уже светает или уже темнеет. Но для этого есть часы. Интересно, долго ли еще будут идти часы Маринова? У самоубийц, насколько я заметил, нет привычки заводить будильник перед тем, как ополоснуть внутренности раствором цианистого калия. Предметы честней в показаниях, чем некоторые люди. О, извините, гражданка Баева, я вовсе не хотел вас обидеть. Вы, что могли, утаили. Муж ваш, насколько ему позволяют возможности, постарается сделать то же. Люди скрывают обыкновенно разные вещи и непроизвольно выдают другие.
Мой путь в лабиринте дворов Торгового дома. Почему он называется «торговым», а не «адвокатским» — с незапамятных времен здесь помещаются конторы адвокатов — загадка даже для милиции. Очевиден лишь на редкость отталкивающий вид. Скучная охра не в состоянии прикрыть отпечатки времени. На только что выкрашенных стенах сразу же проступают подтеки сырости и копоти, скапливавшиеся десятилетиями. За мрачными окнами словно притаилась затхлая атмосфера каких-то не очень чистых дел. Клетушки в первом этаже похожи не на конторы, а на берлоги.
Но есть здесь и одно бесспорное удобство: эмалированные таблички, прибитые длинными колонками справа и слева от подъездов. По этим табличкам, имея час-другой свободного времени, можно довольно просто разыскать нужного представителя адвокатского сословия.
Я углубляюсь в чтение фамилий и, наконец, нахожу: контора Димова помещается в клетушке возле главного входа. Внутри — четыре письменных стола и двое занятых работой мужчин. Пятьдесят шансов из ста, что один из них — Димов.
Тот, что сидит поближе к свету и отстукивает на машинке очередной канцелярский шедевр, недовольно поднимает голову.
— Что вам угодно?
Вижу стареющего франта, прилагающего все усилия, чтобы не выглядеть стареющим.
— Маленькую справку, — отвечаю я с располагающей улыбкой.
Улыбка не дает эффекта.
— А именно?
— Я бы предпочел поговорить наедине, — бросаю я выразительный взгляд на человека в глубине берлоги.
Димов, явно раздосадованный, решается наконец выйти из-за письменного стола. Мы направляемся во двор.
— Не знаю, будет ли здесь удобно, — намекаю, что тут многолюдно.
— Отчего же? — хмурится Димов. — Ведь речь, насколько я понял, идет о какой-то маленькой справке.
— Как хотите. Ваш сосед Маринов найден сегодня утром мертвым.
— Что?! — лицо Димова выражает изумление в превосходной степени.
— Отравлен.
— То есть как это? Кто его отравил?
Изумление почти настоящее. Или человек сумел вжиться в свою роль.
— Я то же хотел спросить у вас.
Реплика достигает цели. Димов на секунду опешил. Потом его лицо приобретает привычное нагловатое выражение.
— Ошиблись адресом, товарищ.
— Но вы служили чиновником у Маринова, а затем находились с ним в дружеских отношениях, —
Последние комментарии
15 часов 23 минут назад
15 часов 37 минут назад
16 часов 45 минут назад
1 день 4 часов назад
1 день 4 часов назад
1 день 4 часов назад