Фауст [Иероним Иеронимович Ясинский] (fb2) читать постранично, страница - 3

сдержанный разговор.

Из кабинета вышел начальник, высокий красивый немец с рыжими военными усами и глуповатым лицом, держа в руках фуражку и перчатки, и, как только исчез за дверями, все чиновники сорвались с мест и стали шумно беседовать. Ревизоры подошли к Виктору Потапычу, бухгалтер и его помощники образовали круг. Одни писцы продолжали сидеть в согбенном положении.

– Отправился в казначейство серии покупать! – сказал помощник секретаря, кивнув головою в сторону начальника.

– Да нет, он просто завтракать поехал, – заявил бухгалтер. – Тут сиди с девяти до двух, а он, изволите ли видеть, прохлаждается! Для него закон не писан!

– Ха-ха-ха! Известно, для кого законы не писаны.

– Дурак, – со вздохом промолвил бухгалтер, – а вот подите – управляющий!

– Дуракам счастье.

В числе чиновников был один только что поступивший на службу. Товарищи стали рассказывать ему, как их начальник требует у Виктора Потапыча несуществующие тома законов, как он лжёт, хвастаясь своим знакомством с Бисмарком, какие он промахи делает при ревизии заводов, какой он картёжник, и как вся губернская аристократия презирает его.

Виктор Потапыч сидел, откинувшись на спинку кресла; перо он заложил за ухо; большие серые глаза его смотрели на всех зло и насмешливо из-под тонких умных бровей.

Червь скуки, который его грыз, грыз и его товарищей. Они раздражались, злословили, бездельничали, потому что не знали, как иначе убить время. На службу они являлись с единственною целью как-нибудь скоротать день, и с тою же целью являлся их начальник. Начальник обманывал их, они обманывали начальника. То, что можно было сделать в час, они делали шесть часов. Когда же и такой работы не было, они выдумывали её, и тогда писались циркуляры и бумаги общего характера, или загоралась бесплодная и ненужная переписка с другими ведомствами. Но часто дни проводились как сегодня. Начальник заказывал Виктору Потапычу какую-нибудь бумагу, уверяя, что от неё зависит судьба акцизного дела в губернии, и уходил. Виктор Потапыч брался за перо и слегка переделывал один из прошлогодних циркуляров управляющего, совершенно равнодушно относясь к судьбе вообще какого бы то ни было дела. Между тем, около его стола собирались чиновники, садились кто на стол, кто на ручку кресла, и начиналось злословие, изливание жёлчи, накипевшей от праздномыслия и безделья. И всегда злобу дня составлял управляющий. Как лакеи чернят барина, у которого служат, так чернили его эти чиновники. Они не прощали ему ни приставных воротничков, ни мытых перчаток, ни заплатанных ботинок. Им были известны все мелочи его существования. Они радовались его неудачам, его проигрышам и его ошибкам в русском языке. Однажды он написал на департаментской бумаге: «к куроводству» вместо: «к руководству». Эту резолюцию, сделанную карандашом, они покрыли лаком, и с тех пор, при воспоминании о ней, заливаются хохотом. Он был их враг, но вражда эта была такая же, как та, которую питал Виктор Потапыч к Надежде Власьевне. Вражда от нечего делать, вражда от скуки, ничтожная, мелочная вражда.

Сегодня Виктор Потапыч был не в ударе. Он, вышучивая начальника, назвал управление богадельней.

Ревизоры обиделись. Обиделся бухгалтер. Мало-помалу разгорелся спор. Старший ревизор, красный как индейский петух, принял начальнический тон и кричал на секретаря; младший схватил помощника секретаря за пуговицу и высчитывал, сколько ему приходится ездить зимой, когда идут заводы; бухгалтер указывал на кипу ведомостей, ещё не проверенных ни им, ни его помощниками. Писцы притворялись, что пишут, и, оставаясь в согбенном положении, жадно прислушивались к спору. Всем хотелось, чтобы их считали деятельными работниками, в услугах которых нуждается государство, и чтоб только один управляющий ничего не делал и никуда не годился.

– Сам идёт! – закричал один из помощников бухгалтера, выглянув в окно.

Моментально водворилась тишина, все кинулись врассыпную на свои места и схватились за перья; ссора кончилась.

Управляющий вошёл, держа грудь колесом, не глядя по сторонам, розовый от вина и улыбающийся. Ревизоры отправились к нему и, куря его папиросы, льстиво соглашались с его взглядами на акцизное дело. Когда он посмотрел на бумаги, поданные ему для подписи Виктором Потапычем, они перешли в свою комнату, чтоб не мешать начальнику. По дороге они остановились возле секретарского стола и дружелюбно шепнули Пленину, точно у них никогда и ссоры не было, что управляющий, кажется, тово… Тут старший ревизор щёлкнул себя по горлу. А начальник, вынув из бисерного чехольчика зубочистку, предался тому невинному занятию, которым заканчиваются, обыкновенно, завтраки и обеды. Впрочем, он успел подмахнуть бумаги. Когда пробило два часа, всё управление встало как один человек, начиная с управляющего и кончая сторожем. Скучающие лица чиновных школьников расцвели, опять началось галденье, и когда начальник сказал: «Прощайте, господа!» – враги его низко поклонились ему, а один писец чуть