каких-то молотилок и тракторов; во времена Деникина
[7] явился с миссией Красного Креста как специалист по русским делам; узнал все и всех, включая Махно
[8], Струка
[9], генерала Мамантова
[10] и работу на оборону.
«Одно меня удивляет, — сказал он в заключение разговора, — я понимаю самые дикие вещи. Я понимаю, что мы, американцы, настолько богаты, что могли позволить себе роскошь восемь лет подряд иметь президентом идиота
[11]; я понимаю, почему можно занять Германию вплоть до Фридрихштрассе
[12] и все же не получить ни одного пфеннига контрибуции; я понимаю, как малыш Карпантье разбил морду гиганту Левинскому
[13]. Но шикарности этих русских, которые каждый город превращают в бэттлфильдс, я никак не пойму. В чем дело? Что за наклонности миллиардера у ваших вшивых нищих?»
Я опустил голову, поковырял ножом в солонке и стал расспрашивать о молоденькой жене 72-летнего патриарха американских рабочих Самуила Гомперса
[14].
Но представителя тракторов не так-то легко было сбить с позиции. Его требования зашли так далеко, что он заинтересовался судьбой атамана Балбачана, главы «левобережной зализницы
[15]», и точным числом погромов, произведенных в Знаменке со времени его отъезда из России…
Я удовлетворял, как мог, его любопытство, я рассказывал до тех пор, пока гул нашего мотора не заглушил моих слов и американец на прощанье не взял моего парижского адреса.
С тех пор прошло немало времени, но стоит нам встретиться, как снова и снова мы блуждаем по русским бэттлфильдс. Одно имя вызывает сотню других; крошечный штришок, воспоминание о характерной фразе Троцкого, Григорьева
[16], казачьих вождей воскрешает эпоху, громоздит такие вороха невероятных событий, что, кажется, из этого лабиринта не выйдешь.
И этого сознания, затаенного, проклятого, укусившего душу ненавистью, бешенством, звериной скорбью, — не изживешь, не перейдешь, пока жив будешь…
Хочется молиться, чтоб отшибло память, обрезало концы той жизни, чтоб по ночам на асфальтах залитой электрическими солнцами Concorde
[17] какой-то голос не шептал: и здесь еще будет то самое, и здесь еще прольется кровь и станет сплошное бэттлфильдс.
«Пустяки, плевать! — утешает меня мой мудрый, все понимающий американец. — Человеческая жизнь не перец, ее везде достаточно!..»
Париж, 20 апреля 1921.
Продавцы шпаг{1}
I
Восемнадцатое ноября тысяча девятьсот семнадцатого оказалось решающим днем. За сутки предопределились пути вождей армии.
На рысях, с полком текинцев Корнилов
[18], освобожденный приказом Духонина
{2}, двинулся к далекому Югу, пробиваясь сквозь огневые завесы бронепоездов, стараясь по ночам передвигаться вязкими грунтами Полесья.
В кургузой тройке, смазных сапогах, во втором классе едва ползущего «скорого», уезжал Деникин, и солдаты, штурмовавшие вагон, обращаясь к нему, говорили: «А ну, почтенный купец, пододвинься». Романовский, в солдатской форме, с солдатскими документами, изображал денщика при собственном адъютанте. Остальные быховские узники разбежались, кто куда и кто как изловчился.
А в это время освободитель быховских узников, последний верховный, в глубокой нерешительности ходил по огромному кабинету, в котором год назад царь совещался с Гурко о плане весеннего наступления. Георгиевский кавалер, стоявший на часах у главного входа, видел в полуосвещенном окне стройный силуэт Духонина. Еще через час к заднему крыльцу подкатил бесшумный «Rolls-Royce», изготовленный по специальному заказу Николая Николаевича. В штатском черном пальто с барашковым воротником Духонин вышел на крыльцо, направился к автомобилю, занес ногу на подножку каретки, неожиданно резко повернулся и вернулся во дворец. Вызванному дежурному офицеру верховный сообщил, что бежать не хочет и будет ждать завтрашнего приезда Крыленки с матросами. Одновременно он приказал не оказывать никакого сопротивления.
Через восемнадцать часов изуродованный труп Духонина был брошен под товарный вагон; матрос Стебельчук — восемнадцатилетний долговязый парень — угрожая ручной бомбой, не разрешал убирать труп. Толпа, совершившая самосуд, расползлась по вокзалу в поисках других чинов штаба. На перроне, в самом углу у пакгауза, на складном стульчике сидел небольшой человек, с молодым лицом, седыми растрепанными волосами, в серой шинели без погон. Зажавши обеими ладонями голову, он судорожно всхлипывал. Николай Васильевич Крыленко
[19] еще в университете отличался слабыми нервами и перешел с медицинского на филологический из-за
Последние комментарии
7 часов 59 минут назад
7 часов 59 минут назад
13 часов 18 минут назад
17 часов 21 секунд назад
17 часов 21 минут назад
18 часов 15 минут назад