Львы города Лемберга [Юрий Павлович Валин] (fb2) читать постранично, страница - 3

Просто врач. Очень хороший врач. Да, он носил форму СС, но никаких преступлений...

- Бог мой, мы далеки от мысли предъявлять обвинения вашему отцу, тем более, вам. Прошу вас успокоиться, к сто четвертому закону[8] наш разговор не имеет ни малейшего отношения. Иные времена, Фройляйн Визе. Пора привести в порядок документацию. Вы только представьте, сколько документов сгорело, пропало, было похищено или сознательно уничтожено. Мы обязаны навести порядок в архивах. Прошу вас, давайте вернемся в то нелегкое время...

Отто пил чай - надо признать, довольно неплохой. Фройляйн Визе успокоилась, вспоминала последний приезд отца, разговоры с матерью. Нужно уметь слушать. И спрашивать. Отвратительное чувство "шпионства" исчезло. Это в любом случае история. Или нет? Коллега Земляков ненавидит нацистов. Воспитанный человек, не дает чувствам взять верх, но это чувствуется. И он ходил Туда. Возможно, стрелял в брата этой несчастной фройляйн Визе. Возможно, убил его. Хотя, маловероятно. Коллега занимается той же работой - задает вопросы. Интересно, мог бы он ненавидеть своего соотечественника? Грозить, кричать, светить лампой в лицо, возможно бить, как показывают в фильмах о жутком СМЕРШ? Впрочем, у русских все очень сложно...

От разговорившейся фройляйн Визе дознаватель вышел лишь через четыре часа. Полезного было не так много, но главное подтвердилось. Значит, все таки Lemberg? По-русски - Львов. Город зверя льва. Везде следы призрака "Кукушка", даже над львами. Нащупают коллеги?

***

Приказ на начало операции отдан, и теперь от отдельных людей мало что зависело. Иной масштаб, иной уровень. Оперативная группа "Отдела К" лишь одна из частей огромного механизма, кого еще подхватит и понесет, не угадать. Стать частью спасательной машины или быть затянутым под шестеренки, раздробленным и перемолотым, человек всегда решает сам. У каждого есть свой перекресток, своя дверь или люк самолета. Прыгнул, досчитал, рванул кольцо, встряхнул, раскрываясь над головой купол, парашюта. Или не встряхнул и несешься ты к земле, крича в пустоту...

Проблема в том, что прыгать в жизни не единственный раз приходится.

Капитан Коваленко еще раз просмотрел шифровку. Хорош философствовать. Работаем...

19 июля 201? года. Львов. Улица Медовая. Геріатричний пансіонат (Дом престарелых)

3:40

...Из окопов танки кажутся небольшими, почти нестрашными. Ломанная, неровная цепь железных жуков проявляется из-под прикрытия зелени гая, разворачивается. Далекие, медлительные...

И враз, прыжком приближаются. По ушам бьет грохот двигателей, лязг гусениц, взлетают шлейфы сырой пыли, качаются зрачки башенных орудий. Тусклая краска, белесые знаки и номера, уродливые швы брони. И грохот, грохот бешеных, в четыреста пятьдесят лошадей, двигателей, грохот необрезиненных катков. Рвут траки несчастную украинскую землю...

Не стреляют, еще не видят затаившуюся, замаскировавшуюся роту. Не видят, но чуют...

Сверлит уши грохот. Почему молчат противотанковые пушки?! Будет поздно. Уже поздно...

Еще прыжок - они рядом. Блеск отполированных о сухую землю траков - бешено кружатся, сдирают сочную траву. Дрожь брони и насилуемой земли, торжествующий рев разболтанных дизелей. Это плохие танки, с примитивной трансмиссией, капризными фрикционами, полуслепые, стреляющие почти наугад...

Плохие танки, неумелые, наскоро обученные экипажи. Трусливые солдаты, загнанные комиссарской палкой в ненадежную машину. Они всегда побеждают. И если чудо их остановит: врежет в лоб, вышибет люк механика-водителя, пронзит броню борта, заставит танк замереть, из истерзанного гая выползут новые машины. Их не остановить... Никогда не остановить...

..."Тридцатьчетверка" прыгнула вплотную, заслонила мир. Левое крыло тяжелой машины смято - вздыбилось-оскалилось уродливым клыком, подпрыгивает подвязанное к гусеничной полке бревно, раскачивается кривая петля-удавка наспех увязанного буксировочного троса. Десанта на броне нет: уже спешился? Или и не было?

Микола не видит стрелков врага, не видит дрожащего поля и сырой земли бруствера, не слышит крика гауптшарфюрера-булавного[9]. Взгляд прикован к "перископной" щели на скошенном лбу танка. Глядит оттуда сквозь свои слепые стекляшки механик, скалит неровные зубы, сжимает рычаги. Раздавит. Нарочно раздавит, клятый мокалюга.

Шутце[10] Микола Грабчак, забыв о винтовке и гранатах, приседает на дно траншеи. Пальцы вцепляются в ремень шлема, пытаясь надвинуть поглубже. Не получается: каска и так глубока, надежная, германской стали, - один нос из-под нее торчит. Дрожит земля, скатываются по стенам укрытия комки подсыхающей земли.

Боже, спаси. Прикрой и сохрани. Жить хочется...

Останавливается сердце от танкового грохота...

Пальцы с трудом вылущивают из