Негасимое пламя [Катарина Сусанна Причард] (fb2) читать постранично, страница - 2

спровоцирован в интересах внешней политики США. В жертву этим интересам и была принесена жизнь его сына. Да, бремя моральной вины лежит на нем! Он не может избежать сознания ответственности за смерть Роба. Эта мысль терзала его невыносимо. И еще тяжелее становилось ему от того, что он вообще уклонился от расследования фактов и не рассказал людям всей правды о Корее.

Письма Роба из Кореи побудили Дэвида внимательнее познакомиться с событиями, приведшими к вмешательству Соединенных Штатов в пограничную стычку между Севером и Югом, и с позицией Организации Объединенных Наций, поддерживавшей американскую интервенцию. Он был удивлен, узнав, что Соединенные Штаты начали военные действия прежде, чем состоялось решение Совета Безопасности.

Мальчик, разумеется, ничего не знал об этом, хотя и слышал кое-что о закулисной стороне корейских дел от Мифф. После первых же недель боев и походов по опустошенной земле героическое приключение обернулось «грязной и кровавой авантюрой».

Отрывки из его писем проносились перед мысленным взором Дэвида, как листья, гонимые ветром по дорожке сада.

«Ничего страшнее нельзя себе и представить! Просто ад какой-то! Одни части отступают, другие стягиваются к фронту, деревни разрушены, повсюду убитые и раненые. Трупы, разлагающиеся на рисовых полях, исковерканные танки у обочин, толпы бездомных и голодных крестьян на дорогах, вереницы оборванных, полуголых пленных, которых гонит по снегу вооруженная стража…»

«Хуже всего то, что «гукам» мы, по-видимому, вовсе не нужны. Они любят нас не больше, чем мы их. Янки говорят: «Хороший гук — это мертвый гук!..»

«Сегодня утром в кустах, возле нашего укрытия, пела какая-то птица. Боже, как можно жить и тем более петь в этом удушающем дыму и трупном смраде!..»

«Эта местность, верно, когда-то была красивой. Порою, в дозоре, вдруг увидишь долину, не тронутую войной, несколько крытых соломой хижин, зеленые пятна земли, засеянной злаками, фруктовые деревья с пожелтевшими листьями. Но чаще всего перед нами картина войны — вывороченные деревья, сожженные селения».

«Голубое небо сегодня вызвало у меня тоску по дому…»

«Сейчас ночь и звезды такие чудесные! Они смотрят на нас так тихо и мирно. И становится стыдно за то, что мы здесь делаем, мы, чужеземцы, пришедшие в эту страну, чтобы убивать и уничтожать все на своем пути…»

«Начинаю думать, что ты права, Мифф. Мне следовало сперва узнать, что представляет собой эта война, а потом уж решать, стоит ли отправляться на нее. Скажи отцу, что я еще посчитаюсь с ним, когда вернусь домой! Почему он не открыл мне глаза на то, что здесь творится? А ведь тем, кто идет на войну, не худо бы знать, почему женщин и детей сжигают заживо напалмовыми бомбами!»

Дэвид попытался отогнать от себя воспоминания о письмах Роба. Было невыносимо думать о том, что пришлось мальчику выстрадать. Сердце его разрывалось от муки. Да, теперь уже все равно ничем не поможешь! И все же он вспомнил, что еще несколько месяцев тому назад ему удалось пролить свет на истинное положение дел в Корее. Тогда он отважился перепечатать в своей газете отчет американского военного корреспондента, присланный непосредственно с фронта. Джон Осборн рассказал «грязную историю о грязной войне», отозвавшись о ней, как о «страшной и отвратительной».

Дэвид считал, что эта статья, которая произвела на него впечатление своей честностью, сломала барьер цензуры, установленный Верховным командованием.

Корреспондент «Диспетч» почти ничего не присылал, кроме официальных сообщений. Но от людей, которым удавалось получать информацию с театра военных действий, он знал, что аккредитованные при штабах военные корреспонденты возмущены тем, что их отчеты безбожно кромсаются и передаются с таким опозданием, что теряют всякий интерес, прежде чем попадут на стол к раздраженному редактору.

Прославленные журналисты, участники прежних кампаний, не могли мириться с тем, что их, старых боевых коней, стреножили в Корее. Они пользовались любыми средствами, чтобы избежать возмутительных вычеркиваний цензуры и доставить свой материал по назначению. Таким образом, сведения о том, что происходило на реке Ялу, постепенно стали просачиваться в печать сквозь цензурные запреты. Уже нельзя было скрывать катастрофическое отступление под пышными официальными реляциями о стратегическом отводе войск и блестящих победах. Начали обнаруживаться ошибки военного командования: весь механизм руководства кампанией подвергся резкой критике.

Дэвид и раньше просматривал литературу, которую Миффанви приносила домой: газеты и брошюры, содержавшие сведения и сообщения «другой стороны». Вначале его раздражала их тенденциозность, и он нетерпеливо отбрасывал их в