Вам поможет преподобный Сергий Радонежский [Ольга Александровна Светлова] (fb2)

На каменистой дороге грузовик трясло и подбрасывало. Жесткая скамья казалась орудием пытки. Грузовик старого образца – вместо крыши кусок брезента: стоит случиться обвалу или, не дай Бог, машина упадет набок при резком повороте – и им несдобровать. Им – взводу девятнадцатилетних необстрелянных «салажат», заброшенных волей судьбы на войну, где погибали и опытные бойцы. Шла вторая чеченская кампания. Родители, у которых была хоть малейшая возможность, всеми правдами и неправдами старались «отмазать» сыновей от армии. Алексею не повезло: рос он без отца, мать в сельской школе получала крохи, никто им не помогал. Да и кто бы мог помочь? Колхоз развалился почти сразу после «приватизации». Те, кто не спился от отчаяния и безысходности, перебивались тем, что выращивали на своих огородах; работы не было ни у кого. Из их села всех забирали в Чечню: деревенские, бедные – ни справку купить, ни взятку дать, чтобы сына устроили в нормальную часть. Рядом с Алексеем ехали такие же товарищи по несчастью. Все они знали, что обречены, и все в душе надеялись выжить. Но для начала надо было доехать до места назначения, а это сорок километров по горной дороге, где за каждым камнем, за каждым поворотом могут прятаться боевики. Обстрел начался неожиданно и как-то сразу. Брезент кузова моментально запестрел дырами. – На пол! – заорал комвзвода. Но пол был заставлен ящиками, да и, будь он свободен, все равно не уместил бы всех этих рослых, крепких парней. Повалились друг на друга. Алексей оказался сверху. Кто-то чертыхнулся и застонал: ранило. «Не вовремя как вспомнили про нечистого» – подумал Алексей, и положил руку на сердце. (Там, в кармане рубашки была бумажная иконка Сергия Радонежского – мать дала, провожая сына в армию). Обстрел кончился так же, как и начался – сразу. – Все целы? – спросил командир. – Одного ранило. – ответили ему. Не отнимая ладонь от груди, Алексей стал подниматься. И в этот же миг что-то ударило его в руку и сильно обожгло. С удивлением поднес он руку к глазам: из нее хлестала кровь. На груди расползалось алое пятно. Теряя сознание, Алексей рухнул скамью. – Лешка убит! – были последние слышанные им слова. В станичном госпитале эту историю помнят до сих пор. Помнят то, как доставили мальчика с пробитой насквозь рукой и пулевым ранением в области сердца. Он был без сознания, но еще дышал. Требовалась срочная операция: пуля, по-видимому, застряла внутри. Каково же было удивление врачей, когда они, сняв повязку (которую в полевых условиях наложили прямо на рубаху), увидели, что грудь солдата цела! На ней не было не то что раны, но даже царапины! Между тем рука была раздроблена, и характер ранения говорил о том, что пуля пробила ладонь и должна была войти в сердце. Должна – но не вошла! Судя по размеру раны, стреляли из крупнокалиберного оружия – не защитил бы и бронежилет, не то, что рука. Но где же сама пуля? Осмотрели рубашку – внешняя сторона кармана пробита, а внутренняя цела! Между ними только одно препятствие: испачканная кровью бумажная иконка, в центре которой, правда, виднелась небольшая отметина. Не могла же эта иконка остановить смертоносное оружие? С обратной стороны иконы никаких следов не было… Пулю так и не нашли. Решено было считать, что она ударила Алексея на излете, потеряв большую часть ударной мощи. Пробила руку – и упала. Но эта версия кажется неправдоподобной не только Алексею, но и видавшим виды военным врачам. Не могла пуля, пронзившая ладонь, остановиться и уж тем более – отскочить назад! «Это тайна или чудо, или – и то, и другое» – сказал Алексею врач при выписке. Сам же Алексей убежден в том, что святой Сергий Радонежский принял смертельный удар на себя, и каким-то непостижимым образом пуля «растворилась» в иконке… Икона же эта хранится в материнском доме, как святыня. В рамке под стеклом стоит она в центре киота, и день и ночь горит перед ней неугасимая лампада.