И уплывают пароходы, и остаются берега [Евгений Валентинович Носов] (fb2) читать постранично, страница - 3

берег и усаживался в одиночестве на сосновый комель, вкопанный у раскурочного места, где в неспешном созерцании вод и дальних берегов выкуривал одну за другой несколько тоненьких, быстро сгоравших папиросок "Север". Теплоходы он различал еще издали - кто плывет и откуда,- знал их поименно, по имени же и отчеству знал многих капитанов и механиков. Когда теплоход подворачивал к пристани, Савоня плевал себе на пальцы, тушил папироску и спешил к дебаркадеру. "Прибыл, Степаныч? - кричал он по-свойски знакомому капитану на мостик.- А я тебя аж вон игде заприметил. Ну и махина теперь у тебя, Степаныч! - разливался он в счастливом смехе и похлопывал ладошкой по холодному телу новенького теплохода.- Дворец, а не пароход. Высоко теперь стоишь, как на престоле!" А бывало и так, что Савоня запускал свою моторку и выходил встречать теплоход еще на подходе к острову. Он выстраивал свою ладью нос с носом, старался держаться вровень и, покачиваясь в теплоходных усах, кричал какому-нибудь Петровичу или Савельичу: "А я гляжу, идешь! Ну и шибко бегаешь, братка! За минуту где был, а уж вот он ты, подваливаешь! Бензинчику не отольешь ли маленько? А то свой уже начисто поизрасходовал. Жрет моя холера во все заверти. Ремонт думаю давать, а то не напасешься!.. Ты-то свою подремонтировал, подкапиталил? Ага, добро! И флаг, гляжу, новый навесил. А то прежний совсем пообтрепался. А и шутко ли - аж до самой Астрагани бегаешь. Ну заходь, заходь, передохни малость, покурим, дак..."

К старым своим знакомым Савоня и вправду захаживал на мостик и покуривал там на важной высоте среди барометров и компасов и даже, случалось, угощался капитанским коньяком, который отпивал маленькими глотками, и все посматривал через стопку на блеклое олонецкое солнце, удивляясь золотой игре пития. "А все ж, я тебе скажу, водка получше будет,заключал он и выпивал остальное одним глотком.- Здоровее. Правда, не всякая. Ежели на посуде дерево пропечатано, эту не пей, эта из дерева и есть. Сучок называется, потому из сучков, из обрези гонится. А на которой красный бык натопыренный, вроде как боднуть хочет,- та взаправда водка, та бодается добро! Под самый радикулит! - Савоня заливается дробным смешком и добавляет: - Да и то набрешут, нынче в торговле мастаки врать: этикетьку наклеют правильную, а в бутылку дурнины какой нальют. Это сколь хошь! У меня раз было..." Савоня самое настроился побеседовать; но у капитана оказался какой-то спешный недосуг, он пожимал Савоне руку и нетерпеливо говорил: "Ну, будь здоров, будь здоров... Ага, давай... Служба, понимаешь..." - "Дак ить как не понять!" - согласно кивал Савоня и, довольный угощением, ковылял к трапу.

После такого визита на мостик Савоня, распираемый потребностью поговорить, увязывался за экскурсией и плелся за толпой по острову, улучая момент и самому что-нибудь пояснить и порассказать приезжим людям. "А это только говорится, что без гвоздей,- заводил он беседу, топчась за спиной у экскурсантов.- Когда эту церкву перекрывали, ящиков с двадцать поколотили пятидесятки. Дак а пошто возиться, крепить лемех на старый манер, все едино снизу не видно, глянь, какая высота. Не-е, гвоздя там много побито! Оно, конешно, занятней, ежели сказать, что без гвоздя, больше удивляются. А прежняя кровля, верно, та без единой железки держалася, что правда, то не совру".

Администрация, дознавшись про Савонины "антинаучные измышления", одно время даже запретила ему появляться на музейной территории, и он после того куда-то исчез и пропадал все лето. Лишь потом прослышали, будто гостевал у своей дочери. У него действительно была дочь, и притом, как рассказывают, красавица. Были у него еще и два сына, но те заехали куда-то еще дальше, младший оказался аж на Тихом океане, служил на китобойных кораблях.

Нередко выпадало Савоне покатать на лодке теплоходную публику. Катал он охотно, лихо, счастливо расплывшись курносым лицом, что-то выкрикивал в моторном реве, катал с головокружительными разворотами, поднимая столбы брызг и вгоняя мотор в чих и кашель, пока тот, случалось, не замолкал середь воды. "Это ничего, это мы наладим!" - кидался он к двигателю и начинал суетливо что-то отвинчивать, продувать, сушить на спичке свечи и опять отвинчивать, накидывая вокруг себя все больше железок и винтиков, в то время как лодку сносило невесть куда волнами и ветром. Под конец он отступался, рассовывал детали по карманам и смущенно, ни на кого не глядя, бросался на весла. "Незадача вышла...- оправдывался он, глядя, как молча и отчужденно выпрыгивали на ближайший берег продрогшие, синелицые туристы.- Буду капитальный ремонт давать, дак..."

За такое гондольерство Савоне перепадал рублишко, а если катание сходило гладко и клиенты попадались веселые, то, кроме денег, бывало и угощение в дебаркадерном ресторанчике. Подвыпивший Савоня норовил запеть. Голосом он вовсе не обладал, а только наговаривал песню торопливым словесным бежком, тут же отвлекаясь и давая пояснения к тексту, и лишь самый конец куплетов пытался тянуть жестяным дребезжащим