Старый муж — грозный муж [Александр Валентинович Амфитеатров] (fb2) читать постранично

Александръ Амфитеатровъ Старый мужъ — грозный мужъ

Из раздела «Закавказье»

Тамара Дзнеладзе, крестьянская дѣвушка изъ небольшого аула подъ Пасанауромъ, пошла съ подругами на гору за орѣхами. Не прошло и часа, какъ подруги прибѣжали обратно въ селеніе и съ испугомъ объявили, что Тамара сорвалась со скалы и теперь лежитъ полумертвая на старой гудамакарской дорогѣ. Когда Тамару подняли, она еще была жива, узнала отца, мать, семилѣтнюю сестренку Нину и своего жениха Фидо, лучшаго охотника пасанаурскаго околотка, богатаго, хорошаго крестьянина.

— Жизнь моя! душа моя! — плакалъ надъ невѣстой силачъ Фидо, — что-же ты надѣлала? какъ же я теперь буду? на кого ты меня оставляешь?

Умирающая посмотрѣла на него и перевела уже останавливающійся взоръ на маленькую Нину:

— Вотъ на кого… прошептала она, — женись на ней, когда она вырастетъ… Ты, Нина, выйди за него… Выйдешь?

— Выйду, — сказала Нина, которой Фидо всякій разъ, какъ приходилъ въ саклю Дзнеладзе, приносилъ либо пряникъ, либо игрушку; она его за это очень любила. Тамара улыбнулась и закрыла глаза съ тѣмъ, чтобы не открывать ихъ больше.

Дѣвушку похоронили. Фидо-же взялъ ружье на плечи, заперъ свое хозяйство на замокъ, повѣсилъ ключъ на крестъ, свиснулъ собаку и ушелъ въ горы. Рѣдко съ тѣхъ поръ показывался онъ въ деревнѣ и ненадолго: проживетъ день-два, а тамъ и опять пропадетъ мѣсяца на три. Приходя въ деревню, онъ всегда приносилъ семьѣ Дзнеладзе подарки, присылалъ ихъ и издалека, черезъ чужихъ людей.

День-въ-день спустя семь лѣтъ послѣ смерти Тамары, Фидо въ праздничномъ нарядѣ появился въ саклѣ ея отца и потребовалъ, чтобы отдали за него Нину. Старый Дзнеладзе изумился:

— Богъ съ тобой, Фидо! Какой ты для нея женихъ? Ужъ и для Тамары ты былъ, если правду говорить, старенекъ, а съ тѣхъ поръ тебѣ прибавилось еще семь годовъ; Нина-же теперь какъ разъ въ тамариныхъ лѣтахъ.

— Мнѣ ее Тамара обѣщала, — угрюмо проворчалъ Фидо, — и она тогда согласилась, дала слово.

— Помилуй, Фидо! какое слово у семилѣтней?

— Что мнѣ за дѣло? Я хочу ее въ жены и возьму. Если ты откажешь мнѣ, Михр, я буду врагомъ тебѣ на всю жизнь и назову семью твою клятвопреступной.

Дзнеладзе растерялся. Онъ не боялся вражды, но укоръ въ клятвопреступничествѣ — тягчайшее обвиненіе, какое только можетъ представить себѣ совѣсть грузина.

— По крайней мѣрѣ, позволь мнѣ подумать, Фидо, я посовѣтуюсь съ батюшкой,

Получивъ такой отвѣтъ, Фидо тотчасъ же пошелъ во дворъ къ священнику.

— Смотри, отецъ! — сурово сказалъ онъ, — если ты

вздумаешь говорить противъ меня, когда къ тебѣ придетъ Михо Дзнеладзе, то вспомни сперва, что у меня ружье хорошо стрѣляетъ. Ты человѣкъ бѣдный, и у тебя дѣти. Нехорошо имъ остаться сиротами.

Батюшка, послѣ этихъ словъ, какъ только увидалъ Дзнеладзе, замахалъ на него руками, прежде чѣмъ тотъ успѣлъ открыть ротъ:

— Убирайся отъ меня и съ Ниной своей, и съ Фидо своимъ!.. Когда столкуетесь, приходите, — я ихъ перевѣнчаю, а до тѣхъ поръ знать не хочу вашихъ дѣлъ!

Всѣ старухи селенія тоже оказались на сторонѣ Фидо: по ихъ мнѣнію, завѣтъ умирающей — дѣло ненарушимое, какъ сама судьба.

— А вотъ я ее обвѣнчаю завтра-же съ какимъ-нибудь молодцомъ, такъ и узнаете вы, какое оно ненарушимое!.. озлился Михо,

— Вѣнчай, но, если она обѣщана Фидо, то рано или поздно рукъ его не минуетъ: ихъ судьба связала.

До самого Тифлиса ѣздилъ Дзнеладзе за совѣтами, пытая старыхъ, мудрыхъ, свѣдущихъ въ обычаяхъ людей, и вездѣ слышалъ одно и то-же; судьба… судьба… судьба!

— Да что ты упрямишься? — убѣждали его нѣкоторые, — какого тебѣ жениха нужно? Мы Фидо знаемъ: не молодъ, но богатъ, честенъ, удалецъ. Чего еще хочешь? Развѣ дѣвка ужъ такъ сильно не хочетъ итти за него?

— Нѣтъ, дѣвка ничего, согласна… смущался Михо, — задарилъ ее, шайтанъ, побрякушками да ленточками… Намъ со старухой жалко ея молодости!

Кончилось, конечно, тѣмъ, что Фидо и Ницу обвѣнчали. Четырнадцатилѣтній ребенокъ сталъ женщиной. Фидо души не чаялъ въ женѣ, но, какъ у большинства людей, видѣвшихъ горе, испытавшихъ жестокіе потери въ жизни, любовь его была сдержанною, затаенною и немножко мрачною. Онъ не совсѣмъ вѣрилъ своему счастью и часто по цѣлымъ часамъ сидѣлъ съ суровымъ лицомъ, обдумывая, довольно несвоевременно: хорошо-ли поступилъ онъ, настоявъ на своемъ изъ упрямства и подъ обаяніемъ позднимъ огнемъ вспыхнувшей старческой страсти? Можетъ-ли любить его Нина, будетъ-ли ему вѣрна?

Фидо, поражался тѣмъ, что Нина, рѣзвая и веселая въ родной саклѣ, въ его домѣ стала вялою, поблѣднѣла, посмирнѣла, никогда не веселится и