Третьего не дано [Анатолий Тимофеевич Марченко] (fb2) читать постранично, страница - 3

Дзержинский.

― Досадно! ― огорченно воскликнул Мишель. ― Я невезучий! События опережают меня!

― Не отчаивайтесь, ― успокоил его Дзержинский. ― Все впереди. Твердо решили стать чекистом?

― Твердо, товарищ Дзержинский!

Суровое лицо Дзержинского потеплело.

― Товарищ Лафар обсуждался на партячейке завода, — сообщил он, обращаясь к присутствующим. ― Обсуждение было бурным.

― Вы уже знаете? ― удивился Мишель.

― Конечно. Нет, я не провидец. На собрании был наш товарищ.

Дзержинский кивнул на сидевшего у края стола человека в кожанке и галифе, обшитых кожей. Был он высок, бритоголов, хмур и сосредоточен. Лишь глаза ― ясные, васильковые, как у ребенка, ― своим неистребимым светом разгоняли тучи на его лице.

― Тут секретарь пишет, что вы наизусть знаете многие произведения Ленина, ― продолжал Дзержинский. ― Преувеличивает?

― Преувеличивает, ― подтвердил Мишель. ― Но некоторые действительно знаю.

― С идеями анархистов знакомы?

― «Записки революционера» Кропоткина перечитывал не раз.

― Это кстати, ― оживился Дзержинский. ― Может быть, товарищи, обратился он к чекистам, ― для начала подключим товарища Лафара к арестованным анархистам? Как, товарищ Петерс?

― Согласен, ― поддержал его человек, то и дело взмахивавший черной шевелюрой. ― Выдержит экзамен, ― значит, не ошиблись!

И Петерс, в упор посмотрев на Мишеля, озорно подмигнул ему.

― Возьмете его под свою опеку, товарищ Калугин? ― обратился Дзержинский к бритоголовому чекисту.

― Пусть пришвартовывается, ― откликнулся тот.

― Вот и отлично. А как вы себе мыслите предстоящую работу? ― спросил Дзержинский Мишеля. ―Хотя бы в общих чертах?

― Видимо, надо отделить пшеницу от плевел? ― предположил Мишель.

― Верно, ― одобрил Дзержинский. ― Там наверняка немало таких: вывеска «анархист», а под ней ― монархист.

― Товарищ Дзержинский… Я все выполню. Постараюсь. Только потом… Дадите мне настоящее задание? Хочу проникнуть к контрреволюционерам, разгадать их планы. Рисковать жизнью во имя мировой революции!

― Предупреждаю: любое задание ВЧК ― настоящее, ― строго ответил Дзержинский. ― Нам нужны смелые, преданные люди. Много смелых, преданных людей, ― повторил он, подходя к Мишелю. ― Постойте, а что это за письмена?

― Это? ― Мишель не смутился: слишком любил поэзию, чтобы стыдиться этой любви. ― Стихи, товарищ Дзержинский. Бумаги нет, записываю, чтобы не забыть. На газетах, на спичечных коробках. Вот на козырьке записал…

Он едва не проговорился о своей мечте ― о том, что хочет, чтобы его стихи летели над рядами красногвардейских отрядов, чтобы их шептали женщины, провожающие на фронт своих сынов, горланили мальчишки, бредившие подвигами и славой.

― Стихи собственного сочинения? ― с интересом спросил Петерс.

― Конечно!

― А я уж, грешным делом, подумал ― шифр, ― пошутил Дзержинский. ― Что же здесь написано?

― Ни голод не страшен, ни холод, ни прах ― грядущие зори пылают в сердцах! ― прочитал Мишель, и в ушах его вновь зазвучали слова секретаря ячейки: «Ко всему прочему ― стихи…» Что скажет сейчас Дзержинский?

― Значит, в ВЧК будет свой поэт, ― как о чем-то совершенно естественном произнес Дзержинский. ― А это вам для стихов. ― Он взял со стола маленькую записную книжку и протянул Мишелю.

― Спасибо! ― растроганно поблагодарил Мишель.

― С вами побеседует товарищ Петерс, а потом поступите в распоряжение товарища Калугина. ― Дзержинский помолчал, как бы отделяя все, что им было сказано до сих пор, от того, что собирался сказать сейчас. ― Главное помните, что вы встали в ряды неподкупных, верных бойцов. Революция обнажила карающий меч ― ее вынудили к тому классовые враги. Доверить его она может лишь людям, преданным ей до последней капли крови, до последнего вздоха!

Мишель неотрывно смотрел в лицо Дзержинского, охваченный его волнением.

― Желаю успеха, ― сказал Дзержинский.

Мишель ощутил крепкое, требовательное пожатие суховатой холодной ладони, и в этот миг ему захотелось произнести клятву…

Через полчаса Мишеля вызвали к Петерсу. Петерс, говоря с Мишелем, стремительно пересекал кабинет из угла в угол, останавливаясь лишь для того, чтобы прямо, в упор, посмотреть на Мишеля.

― Время горячее, ― отрывисто бросал Петерс с едва приметным латышским акцентом. ― Решать нужно мгновенно. Промедление смерти подобно. Помнишь, Ильич говорил? Но учти: мгновенно ― не значит ошибочно. Мозг заставляй работать, мозг! Великая мудрость нужна чекисту, величайшая! Поваришься в нашем котле, поймешь. Пока ― главное. Врагу ― никакой пощады! Но карать не вслепую. Феликс Эдмундович требует: законность и еще раз законность. Будут над тобой измываться на допросе, а ты нервы в кулак ― и никаких эмоций! Феликс Эдмундович говорит: если во время обыска чекиста одолеет жажда, то даже пить не надо просить у обыскиваемого. Пойди в другую квартиру, там попроси. Но чтобы никто и