все-таки штука) в Цюрихе, Фельдкирхе и Лихтенштейне». Берджесса определенно видели на вилле Браунинга неподалеку от Азоло, и именно стихотворение Браунинга «Уэринг», рассказывающее о таинственном исчезновении, дало Конноли ключ к разгадке тайны. «Что сталось с Уэрингом / Когда он ускользнул от нас…» Один из возможных ответов на заглавный вопрос был таков: пропавший подался на восток, возможно, в Москву. Рассказчик, однако, отвергает эту версию: «В России? Нет! Скорей, в Испании!»
В отличие от Уэринга, Берджесс и Маклин не растворились в поэтическом мифе; нет, они самым прозаическим образом объявились в Москве в феврале 1956 г. Да и в истории, которой они положили начало, не было ни тени мистицизма; последствия ее — как социальные, так и политические — были вполне конкретными. В Британии за последние полстолетия авторитет тех, кого было принято считать высшими мира сего, заметно упал: монархия все больше воспринимается как нелепость; в прошлом году, когда переизбирали Тони Блэра, британцы продемонстрировали безразличие, какого не наблюдалось несколько десятилетий. Социальный класс, который считал неотъемлемым свое право властвовать и повелевать, больше не может рассчитывать на беспрекословное уважение. И факт тот, что потеря уважения — дело рук кембриджских шпионов.
Энтони Блант был сыном викария — протестанта-англиканца, в чьем ведении находилась церковь британского посольства в Париже во время Первой мировой войны, — и скромной, добродетельной и доминировавшей в семье матери. Этот хилый мальчик с прекрасным французским не слишком подходил для английской частной школы, но нашел свое место в Марлборо, где прослыл эстетом. Там он вместе с еще одним задохликом, Джоном Бетджеманом, издавал журнал «Heretick»; полвека спустя Бетджеман станет олицетворением популярного, притягательного подхода к пониманию искусства, Блант же (который всегда заставлял Бетджемана чувствовать себя «заурядным и поверхностным») — академического, поносимого способа его понимания. Как и старший его брат Уилфрид, Энтони вскоре осознал себя гомосексуалистом, но быстрее его смирился с этим. В двадцать восемь лет Уилфрид обратился к специалисту с Харлей-стрит по поводу своих сексуальных наклонностей. Позже он вспоминал, что врач посоветовал ему принять эту свою особенность как неисправимый физический дефект, представить себя «слепым или глухим. Или, — добавил он с милой улыбкой так, как будто эта мысль только что его посетила, — евреем» (сам он, конечно же, таковым и был). Братья держали все в тайне от родителей и, как ни странно, друг от друга; обменялись признаниями они лишь после Второй мировой войны, на приеме в Виндзорском замке.
Естественно было бы заподозрить у наших шпионов раздвоение личности — должна же психика как-то оправдывать политические аномалии. Психика Бланта состояла из множества отделений с непроницаемыми перегородками — вот почему его так трудно было потопить. Он способен был проявлять себя весьма успешным шпионом и столь же успешным королевским придворным, убежденным марксистом и полноценным членом правящей элиты. В кругу ровесников и равных по положению он часто бывал замкнут и углублен в себя — совершенная камбала среди холодных рыб; с молодыми же блистал остроумием и отбрасывал всю свою напыщенность. В Британии был крайне сдержанным, а за границей, в отпуске, становился легкомысленным и делал глупости. Он мог быть предельно открытым на лекционной кафедре и крайне официальным на tete-a-tete. Несмотря на то, что в своих гомосексуальных отношениях он был идеалистом («Кажется, он хотел, чтобы все было — ну, как там у классиков… Платон и все такое — возвышенно, благородно», — вспоминал один из его любовников), в реальности он встречал лишь неравенство и грубость. Майкл Левей, бывший директор Национальной галереи, называл его социальной загадкой: «Даже пока мы там с ним сидели, я не переставал раздумывать, что за человек передо мной: скромный или самодовольный, неискушенный или крайне чувствительный к проявлениям власти, искренне увлеченный нашим разговором или отчужденный и едва в нем участвующий». Джон Голдинг, его друг и душеприказчик, говорил, что никогда не встречал столь разноречивого человека. Как-то раз Бланта пригласили поучаствовать в телевизионной викторине «Животное, овощ или минерал» — этот самый вопрос можно вполне было бы задать и о нем.
Блант был завербован в Кембридже Берджессом в «конце 1935 — начале 1936-го» и получил задание прощупать подающих надежды левых старшекурсников. К этому заданию он отнесся халатно — по крайней мере, не преуспел в нем: с 1937 по 1939 г. он подыскал лишь двух или трех подходящих людей. Но с началом войны он стал работать в военной разведке и тут же принялся поставлять засекреченную информацию; в 1940 г. перешел в МИ-5, где стал заниматься слежкой за дипломатами из нейтральных стран и изобрел систему тайного просматривания их портфелей. К тому же он тайком рылся в столах своих коллег. Результаты
Последние комментарии
14 часов 25 минут назад
18 часов 33 минут назад
18 часов 50 минут назад
19 часов 11 минут назад
21 часов 53 минут назад
1 день 5 часов назад