Двадцатое столетие. Электрическая жизнь [Albert Robida] (fb2) читать постранично, страница - 4

при случаѣ длинную вереницу своихъ титуловъ, производившую всегда сильное впечатлѣніе въ объявленіяхъ и рекламахъ.

Само собою разумѣется, что Филоксенъ Лоррисъ былъ по уши погруженъ въ научныя изслѣдованія и коммерческія предпріятія. Несмотря на это, онъ, благодаря изумительной дѣятельности, находилъ время наслаждаться жизнью и доставлять кипучей своей натурѣ всѣ истинныя наслажденія, доступныя въ здѣшнемъ мірѣ богатому человѣку, пользующемуся здравымъ умомъ въ здравомъ тѣлѣ. Женившись въ промежуткѣ между двумя открытіями и изобрѣтеніями, онъ прижилъ отъ этого брака всего только одного сына, Жоржа Лорриса, которому, какъ уже упомянуто, и читалъ строгій выговоръ въ тотъ самый день, когда разразилось торнадо.

Жоржъ Лоррисъ — красивый молодой человѣкъ лѣтъ двадцати семи, или двадцати восьми, наслѣдовавшій отъ отца крупный ростъ и крѣпкое сложеніе, обладалъ, въ качествѣ особой примѣты, длинными свѣтлорусыми усами, придававшими его лицу характерное энергическое выраженіе. Онъ ходитъ взадъ и впередъ по комнатѣ, отвѣчая иногда пріятнымъ, звучнымъ голосомъ на родительскія увѣщанія.

Отецъ его въ эту минуту находится, впрочемъ, въ тысячѣ двухстахъ верстахъ отъ Парижа, въ Каталонскихъ горахъ, въ домѣ главнаго инженера принадлежащихъ ему ванадіевыхъ рудниковъ, но является словно живой на зеркальной пластинкѣ телефоноскопа, этого дивнаго изобрѣтенія, существенно улучшившаго простой телефонографъ и недавно лишь доведеннаго до высшей степени совершенства самимъ Филоксеномъ Лоррисомъ.

Это изобрѣтеніе не только дозволяетъ вести на произвольно далекомъ разстояніи разговоръ съ каждымъ изъ абонентовъ «Электрическаго сообщеніяно сѣти всемірныхъ проводовъ», но также и видѣть своего собесѣдника въ той обстановкѣ, въ которой онъ на самомъ дѣлѣ находится въ моментъ разговора. Такимъ образомъ уничтожается до извѣстной степени разстояніе, къ великому счастію семейныхъ кружковъ, члены которыхъ нерѣдко разбросаны въ нашъ дѣловой вѣкъ по всему свѣту, и несмотря на то, могутъ теперь каждый вечеръ обѣдать вмѣстѣ, хотя и за различными столами, отстоящими иной разъ на нѣсколько тысячъ верстъ другъ отъ друга, но тѣмъ не менѣе образующими въ совокупности какъ бы одинъ общій семейный столъ.

Въ телепластинкѣ, какъ сокращенно называютъ у насъ телефоноскопъ, видѣнъ Филоксенъ Лоррисъ, тоже прогуливающійся по комнатѣ, съ сигарой въ зубахъ и заложивъ руки за спину. Онъ говоритъ:

— Дѣло въ томъ, любезнѣйшій, что всѣ мои попытки обработать и улучшить твои мозги остались тщетными. Вмѣсто того, чтобы пріобрѣсти такого сына, какого я, Филоксенъ Лоррисъ, былъ вправѣ ожидать и требовать, т. е. усовершенствованнаго, утонченнаго культурой, однимъ словомъ самаго высокопробнаго Лорриса, я получилъ… кого-же, спрашивается?..

— Жоржа Лорриса! — не спорю, славнаго малаго, очень и очень неглупаго… но…и все тутъ! Ты вѣдь теперь только поручикъ химической артиллеріи, а между тѣмъ, скажи-ка на милость, сколько тебѣ лѣтъ?

— Увы, цѣлыхъ двадцать семь! — отвѣчалъ Жоржъ, обращаясь съ улыбкою къ зеркалу телефоноскопа.

— Я вѣдь, душа моя, не смѣюсь, такъ и ты постарайся бытъ хоть немного посерьезнѣе! — съ горячностью возразилъ Филоксенъ Лоррисъ, энергически пытаясь раскурить свою сигару.

— Она у тебя погасла, — замѣтилъ ему сынъ. — Надѣюсь, ты извинишь за дальностью разстоянія, что я не предлагаю тебѣ спичекъ?

— Видишь-ли, — продолжалъ отецъ, — я въ твои годы пустилъ уже въ ходъ первыя мои крупныя промышленныя предпріятія; я былъ уже знаменитымъ Филоксеномъ Лоррисомъ, тогда какъ ты довольствуешься ролью папенькинаго сынка и позволяешь своей жизни протекать въ мирномъ бездѣйствіи… Скажи, чего ты въ сущности достигъ собственными твоими заслугами? Ты не ознаменовалъ себя рѣшительно ничѣмъ; окончилъ всѣ высшія учебныя заведенія, не выдѣляясь изъ толпы простыхъ смертнихъ, и теперь служишь въ химической артиллеріи въ чинѣ какого-то поручика…

— Что же прикажете дѣлать! — возразилъ молодой человѣкъ, въ то время, какъ его отецъ, въ пластинкѣ телефоноскопа, сердито оборачивался къ нему спиной и уходилъ въ противуположный конецъ своей комнаты. — Чѣмъ-же я виноватъ, папаша, что ты открылъ, изобрѣлъ и устроилъ рѣшительно все, что было можно открывать, изобрѣтать и устраивать! Я слишкомъ поздно явился на свѣтъ Божій и нашелъ уже его отлично улаженнымъ. Ты самъ предвосхитилъ у насъ все и поставилъ насъ въ невозможность придумать что нибудь крупное.

— Пустяки!.. Современная наука еще въ младенчествѣ и только лишь начинаетъ лепетать. Въ будущемъ столѣтіи станутъ смѣяться надъ нашимъ невѣжествомъ! Впрочемъ, мы съ тобой отклоняемся теперь отъ дѣла… Милѣйшій мой Жоржъ!

Сожалѣю до крайности, что ты, благонолучно отслуживъ срокъ воинской повинности, всетаки, кажется, не можешь съ честью-продолжать мои работы, т. е. завѣдывать большой моей лабораторіей, — лабораторіей