Путевые заметки от Корнгиля до Каира, через Лиссабон, Афины, Константинополь и Иерусалим [Уильям Мейкпис Теккерей] (fb2) читать постранично, страница - 6

водопроводу, оказалось, что ворота его заперты. Въ награду за неожиданную неудачу, угостили насъ славной легендою, сочиненною, конечно, въ позднѣйшее время съ невинной цѣлью, выманить нѣсколько монетъ изъ кошелька легкомысленнаго путешественника. Въ городъ возвратились мы къ тому времени, когда надобно было спѣшить на пароходъ. Хотя гостинница, давшая пріютъ намъ, была и не слишкомъ хороша, но счетъ подали такой, что онъ сдѣлалъ честь бы лучшему заведенію въ Лондонѣ. Мы оставили ее съ превеликимъ удовольствіемъ; крѣпко хотѣлось намъ убраться изъ опаленнаго солнцемъ города и уйдти поскорѣй домой, къ черному котлу и раззолоченному изображенію леди Meри-Вудъ, блистающему на носу парохода. Но лиссабонскія власти очень подозрительны къ отъѣзжающему путешественнику, и намъ пришлось простоять цѣлый часъ въ устьѣ Тага, пока прописывались наши паспорты. Суда, нагруженныя крестьянами и пасторами, набитыя красивыми галегосами, въ темныхъ курткахъ, опоясанныхъ краснымъ поясомъ, и невзврачными женщинами, приходили и удалялись другъ за другомъ отъ стараго брига, на которомъ просматривались наши паспорты, а мы стояли передъ нимъ, не двигаясь съ мѣста. Испанскіе офицеры съ удовольствіемъ посматривали съ него, какъ досадовали мы на эту остановку, и препокойно курили сигары, не обращая ни малѣйшаго вниманія на наши просьбы и проклятія.

Удовольствіе наше при выѣздѣ изъ Лиссабона равнялось тому сожалѣнію, съ которымъ покинули мы Кадиксъ, куда прибыли въ слѣдующую ночь, и гдѣ позволено было пробыть намъ не болѣе двухъ часовъ. Городъ этотъ также прекрасенъ внутри, какъ великолѣпенъ снаружи; длинныя, узкія улицы его отличаются удивительной чистотою, дома изящны, и на всемъ лежитъ отпечатокъ довольства и благосостоянія жителей. Ничего не случалось видѣть мнѣ прекраснѣй и одушевленнѣе той картины, которую видѣлъ я теперь на длинной улицѣ, идущей отъ пристани къ рынку, заваленному плодами, рыбою и птицами. Все это лежало подъ разноцвѣтными навѣсами, вокругъ которыхъ возвышались бѣлые дона съ балконами и галереями; небо надъ ними было такое синее, что лучшій кобальтъ панорамъ показался бы не чистъ и мутенъ въ сравненіи съ нимъ. И какъ живописна была эта площадь съ своими мѣднолицыми ворожеями и нищими, которые заклинали насъ небомъ подать имъ милостыню, съ этими надменными рыночными дэнди въ узкихъ курткахъ и красныхъ поясахъ, которые, подбоченясь и куря сигару, гордо посматривали вокругъ себя. Это были конечно главнѣйшіе критики большаго амфитеатра, гдѣ происходитъ бой съ быками. На рогахъ здѣшнихъ быковъ нѣтъ пробокъ, какъ въ Лиссабонѣ. Низенькій, старый англійскій проводникъ, предложившій мнѣ свои услуги, лишь только успѣлъ я ступить на берегъ, разсказалъ множество занимательныхъ происшествій о быкахъ, лошадяхъ и людяхъ, убитыхъ во время этихъ побоищъ.

Было такъ рано, что только начинали отпирать лавки; но церкви были уже отворены, и мы встрѣтили довольно женщинъ, направлявшихъ къ нимъ путь свой. Въ маленькой ножкѣ ихъ, черныхъ глазахъ и прекрасныхъ блѣдныхъ лицахъ, не закрытыхъ черной мантильею, не находили мы ничего сходнаго съ грубой и смуглою физіономіею лиссабонокъ. Новые соборы, воздвигнутые теперешнимъ епископомъ на его собственныя деньги, отличались изящной архитектурою; однакоже народъ, минуя ихъ, шелъ преимущественно въ маленькія церковки, загроможденныя алтарями и фантастическими украшеніями, позолотой и паникадилами. Здѣсь велѣно было остановиться намъ у толстой желѣзной рѣшетки, за которою увидѣли мы колѣно-преклоненныхъ монахинь. Многія изъ нихъ, прервавъ молитву, съ любопытствомъ смотрѣли на насъ, также какъ и мы на нихъ, сквозь отверстія рѣшетки. Мужскіе монастыри были заперты; тотъ, въ которомъ находятся знаменитыя произведенія Мурильо, обращенъ въ академію художествъ. Проводникъ нашъ былъ убѣжденъ, что въ картинахъ не можетъ заключаться ничего занимательнаго для иностранца, а потому и повернулъ оглобли къ берегу, гдѣ за всѣ труды свои и увѣдомленія взялъ съ насъ только три шиллинга. И такъ пребываніе наше въ Андалузіи началось и кончилось до завтрака. Отсюда пошли мы въ Гибралтаръ, любуясь мимоходомъ на черную эскадру принца Жуанвилля, на бѣлыя зданія С. Мари и горы Гранады, краснѣвшія за ними. Самыя названія эти такъ хороши, что пріятно писать ихъ. Провести только два часа въ Кадикса — и это чего-нибудь да стоитъ. Здѣсь видѣли мы настоящихъ donnas и caballeros, видѣли природныхъ испанскихъ цирюльниковъ, взбивающихъ мыло въ мѣдной посудинѣ, и слышали гитару подъ балкономъ. Высокій парень, съ густыми усами, въ полинявшей бархатной курткѣ, бѣжалъ за нами, напѣвая и припрыгивая. Гитары у него не было, но онъ очень искусно подражалъ ей голосомъ и щелкалъ пальцами не хуже кастаньетовъ; плясалъ онъ такъ мастерски, что Фигаро или Лаблашъ могли бы позавидовать ему. Голосъ этого молодца до сихъ поръ гудитъ еще въ ушахъ у меня. Съ большимъ удовольствіемъ припоминаю я прекрасный городъ, синее море, испанскіе флаги, развѣвавшіеся на шлюпкахъ,