Ложь [Надежда Александровна Лухманова] (fb2) читать постранично, страница - 2

гувернантки менялись у них чуть не десятками.

Предположения Бахмутова оправдались. Горская сразу, чуть не с первых шагов, возненавидела новую гувернантку.

— Не нужна мне этакая фря! — объявила она наотрез мужу. — Это ты без меня съездил к м-м Бове и выбрал. Нечего сказать, вертлявее-то не нашёл?

— Милочка, да я и не видал её, я, как всегда, передал твоей м-м Бове десять рублей, твоё письмо и поручил найти и выслать. Ты знаешь, что потом условливалась с нею сама и деньги на дорогу высылала…

— Ну, хорошо, хорошо, только эта может уезжать, как приехала!..

На четвёртый день приезда в тёмной библиотеке Бахмутов застал рыдающую гувернантку.

— Я утоплюсь, утоплюсь… — шептала ему девушка и вырывала от него свои горячие ручки, как будто и в самом деле не вынесет и побежит сейчас топиться.

— Эта жизнь невыносима, вечное скитание по чужим домам, вечные оскорбления… ни родных, ни приюта, ни ласки, и так всегда, всегда!.. Нет, пустите меня, я утоплюсь…

Она не утопилась. Дмитрий Александрович целовал её ручки, целовал её головку и с замиранием сердца слушал, как, прижавшись к его груди, она всхлипывала, нервно, по-детски и бессвязными, нежными словами благодарила его за участие.

На другой день, гуляя в саду по расчищенным от снега дорожкам, Екатерина Владимировна рассказала Бахмутову всю свою историю. Она родилась где-то в горах Андалузии во время путешествия отца и матери. Пяти лет она осталась сиротою. Отец её принимал участие в политических делах Испании. Разорился и застрелился. Мать, в отчаянии, бросилась со скалы в море. Девочку принял к себе русский консул; до десяти лет она воспитывалась за границею, затем, в Петербурге нашёлся её дядя, она назвала известное служебное лицо. Дядя выписал её к себе, но почему-то никогда не хотел её видеть; он поместил её жить к одной француженке, родственнице м-м Бове; девочка посещала гимназию, кончила курс. Француженка умерла, тогда она обратилась к дяде, но тот сухо и грубо ответил, что, дав ей образование, сделал всё, что могли от него требовать. Сирота, не имея никого на свете, она бросилась к м-м Бове, которая и доставила ей уже третье место. Но что это были за места!

Весь этот поэтический, сумбурный роман был ею рассказан искренно и порывисто. Глаза её горели ненавистью к дяде, которого она больше уж и не видала никогда, слезами благодарности к старой француженке, а главное, глядели так доверчиво, мягко в самую душу Дмитрия Александровича.

Из приличия Бахмутов оставил деревню первый и два дня прождал на условной станции Екатерину Владимировну. Она прилетела как птичка, весёлая, ласковая, передавая с детской торопливостью всю смешную эпопею своего гувернантства у Горских.

В Петербурге Дмитрий Александрович отвёз молодую девушку к Бове и потихоньку передал последней небольшую сумму за месячное содержание Екатерины Владимировны.

Молодая девушка решила искать места в отъезд, куда-нибудь далеко на окраины, чтобы и не встречаться со своим случайным благодетелем, но сообщила Бове по секрету, что на первой же станции она бросится под поезд, потому что любит…

Бове, тоже по секрету, передала это Дмитрию Александровичу.

Бахмутов в первый раз в жизни был искренно увлечён. Человек со средствами, уже немолодой, совершенно одинокий, он поверил одному: что этому прелестному, взбалмошному и несчастному ребёнку нужен покровитель. Он сделал предложение и женился.

С тех пор прошёл год. Год жизни, приподнятой всегда на одних нервах. В доме были то поцелуи, смех, игры, возня, то ссоры с криками, рыданиями и покушениями на самоубийство.

Бахмутов любил и выносил всё, он страстно жалел глупого, злого, прелестного ребёнка, каким считал свою жену. Две нити держали его сердце: первая — её полное одиночество, вторая — её искренность. Ему казалось, что она даже не умела лгать.

Всякое движение души отражалось в её больших глазах, каждое жизненное событие, крупное или мелкое, она рассказывала ему сама, со смехом или со слезами, смотря по минуте, даже свои маленькие увлечения, свои «неверности фантазии» (других она и мысленно не допускала) и те она передавала ему с неподражаемым юмором.

Как ни странно, но при всей своей нервности и впечатлительности, Екатерина Владимировна была прекрасная хозяйка. В доме во всём была чистота, образцовый порядок и даже экономия. Стол был всегда прекрасный, и все привычки и вкусы Бахмутова религиозно соблюдались.

* * *

Часы пробили половину девятого.

«Ну, пропала ложа», — подумал Дмитрий Александрович и снял сюртук.

В эту минуту дверь в его кабинет открылась, и вошла жена, весёлая, сияющая, вся в жёлто-розовом, с большою чёрною бабочкой на груди.

— Митя!.. Без сюртука?.. Господи, неужели ещё ждать? Ведь так и ехать не стоит… Мы что же, к последнему акту?..

Бахмутов обрадованный, что гроза миновала, быстро одел сюртук.

— Вот, смотри, не потеряй!.. — она сунула мужу в руки крошечное зеркало, мешочек с пуховкой и пудрой, гребёночку, веер