Васильев вечер [Михаил Петрович Погодин] (fb2) читать постранично, страница - 2

дремля, дожидались барина, она садится перед зеркалом между двумя свечами и наводит другое так, что оно отразилось в первом двенадцать раз и представило даль бесконечную.

Туда, на самую крайнюю точку, до которой едва досягал напряженный взор, устремила она все свое внимание и с трепетом ожидала, что там ей представится: венец или заступ, счастье или несчастье. Долго, долго смотрит она, ни об чем не думая, и воображение наконец берет верх над прочими способностями; она совершенно забывается, не знает уже, где она, что делает и чего желает, а между тем все смотрит, смотрит, смотрит…

Вдруг на далеком, далеком краю что-то чернеется… шевелится… ближе и ближе, больше и больше… неясные черты собираются в человеческий образ… призрак идет и растет, идет и растет… уж можно различить и черты: черные глаза, как горячие уголья, навислые брови, как сосновые ветви, рот с дупло, голова с пивной котел, волосы всклокоченные овином… а все еще он толстеет и длиннеет… уж это исполин во всю комнату… уж близко ее… и ударил по руке железной лапой… Ах!

Страх возвращает девушке память. Она перекрестилась и видит перед собою высокого толстого мужика в нагольном полушубке с топором в одной руке и потаенным фонарем в другой.

— Ключи от денег! — спрашивает он ее охриплым голосом.

— Не знаю, — отвечает девушка.

— Врешь! Сказывай! Убью! — и замахнулся топором над нею.

— Здесь в образной, — отвечает она, трепещущая, и подает толстую связку.

— Веди под пол! Где ход?

Дрожащей рукою указывает она половицу, которую разбойник тотчас поднимает, толкает вперед девушку и сам спускается вслед за нею по маленькой лесенке; нагнувшись, ведет она его по разгороженному подвалу к углу, где стоял большой дубовый сундук, окованный со всех сторон железом.

Разбойник, осмотревшись, примерясь, кладет на землю топор и фонарь, становится на колена, повертывает с напряжением длинный ключ в заржавом замке и силится поднять примерзлую крышу; а что делает девушка?

Образумясь уже от страха, видя себя в выгодном положении, сия мужественная дочь дикой природы, привыкшая с малых лет к былям и сказкам о страшных приключениях, уже решилась на смелый поступок: она взяла потихоньку топор, не в домеке занятому разбойнику, и, изловчась, со всего размаху вдруг ударила его сзади обухом по голове, так что в то же мгновение вылетел из него дух…

Между тем в ближней стороне слышится шорох: кто-то подлезает через отдушину под дом и издали шепчет:

— Эй, Степка! что ж ты! Да скоро ли?

Не теряя духа, ободренная успехом, девушка отвечает сиповатым голосом:

— Да не управлюсь, поди сюда, пособи.

А сама, закрыв фонарь, прячется у дороги за столбом. Второй разбойник ползет на голос, ругая темноту и тесноту. Лишь только поравнялся он с нею, она из всех сил топором его в самое темя, и тот повалился, не испустив даже стона.

Она спешит оставить мертвецов, но испытание ее не кончилось: еще слышится шорох, подлезает третий:

— Ребята, скорее, барин уж близко.

Уйти ей невозможно: половицу над лестницею первый разбойник крепко прихлопнул, спустившись под пол, и поднять ее без шума нет средства — опасность увеличивается. — Разгоряченная, с помутившимся уже умом, она дожидается нового гостя и встречает его с меньшею осторожностию и меньшим успехом: удар попал не в голову, а по руке… Между тем на дворе послышался шум, залаяли собаки… разбойник, ошеломленный внезапным ударом, назад, а героиня с последними силами на лестницу, в свою комнату, и без памяти покатилась на пол.

Это в самом деле приехал барин. Видя свет в комнате у дочери, он заходит к ней проститься и как же ее находит? Она лежит бледна, как смерть, без голоса, без движения; подле нее окровавленный топор; нагорелые свечи перед зеркалом; другое зеркало, разбитое вдребезги, на полу. — Он не понимает, что все это значит, зовет в ужасе людей, оттирает полумертвую льдом. — Она приходит на минуту в себя, поводит мутными глазами и чуть выговаривает прерывающимся голосом:

— Четвертый… пятый… я устала… нет больше сил… — и опять лишается чувств.

Напрасно старик употреблял все средства, чтоб вывести ее из этого положения. Целую ночь провела она в бреду и изредка произносила:

— Кровь на мне… Я убила двух… трех… Господи, помилуй.

К позднему утру уже она опомнилась совершенно и, увидя подле себя отца, бросилась к нему на шею в горьких слезах:

— Батюшка! Вы ли?.. у нас были разбойники, я убила троих, — и рассказала удивленному старику свои ночные приключения. Старик не верит ушам своим, почитая слова дочери продолжающимся бредом, хоть этого и не показывает. С сомнением поднимает он половицу и спускается под пол с своими людьми; но каково же было его изумление, когда в самом деле видит там мертвые тела и отрубленную кисть! Он расспрашивает дочь о подробностях, посылает верховых в Муром за командою, а между тем принимает все предосторожности на случай внезапного нападения. Однако ж день прошел благополучно,