Алкаш в газете [Олег Валерьевич Путилин] (fb2) читать постранично, страница - 3

Седой протянул мне пакет и сказал:

— Вот тебе продукты, иди готовь, а я пока своему главному позвоню, чтобы вакансию для тебя забить…

И, взяв трубку радиотелефона, Борисов решительно пошел вместе со мной на кухню.

— Алле, Василий Борисович? Это я, Леонид… Ты мне сегодня говорил насчет колумниста — так я нашел тебе новую рубрику и человека, который будет ее вести… Какую? Медицинскую… В нашей газете в самый раз… Нет, я не шучу. Есть профессиональный медик, сейчас без работы… Но по крайней мере медицинскую рубрику он может вести вполне, — Седой посмотрел на меня с усмешкой. — …Нет, ему много не надо. Семьсот рублей в месяц платить будешь — и хватит. Его согласие я получил… Хорошо, договорились, завтра он приедет.

Седой попрощался с начальником и положил трубку на стол.

— В общем, завтра в три часа подруливай к нам, — сказал он. — Шестой этаж, я сижу в кабинете шестьсот пятом. При входе вахтеру назовешь мою фамилию.

Я кивнул и поставил на стол яичницу с беконом. Открыв две банки джина с тоником, которые стояли со вчерашнего дня в холодильнике, мы приступили к трапезе.

— Слушай, а у меня получится? — спросил я. — Я ведь никогда ничего не писал.

— Все у тебя получится, — ответил Седой, запихивая в рот большой кусок яичницы. — Во-первых, чтобы делать колонку, не обязательно быть журналистом. Это скорее работа для узкого специалиста, который пишет о том, чего другие не знают. Главное — писать ясно, доступно.

— А во-вторых?

Седой прожевал кусок яичницы.

— В журналистику вообще идут те, кто не нашел своего места в жизни. Иными словами, всякий сброд. Работа журналистом же окончательно превращает их в инвалидов умственного труда. Это как в жизни — один умеет излагать свои мысли красиво, другой — однообразно. Но в газетах пишут и те и другие.

— А как же талант писателя?

— Писатель — одно, а журналист — другое. Написать книгу может не каждый, а написать статью может практически любой. В космонавты же не всех берут, а в автомобилисты практически всех, даже инвалидов… Так что журналист — не профессия, а скорее стиль жизни, — закончил Седой.

— Спасибо, Леня! Просветил… — сказал я, приканчивая свою яичницу. — Значит, я с завтрашнего дня могу причислять себя к тому сброду, который занимается журналистикой.

— Угу, — сквозь пережевывание буркнул Седой. — Но ты особенно-то не огорчайся. Я вот, например, давно к этому сброду принадлежу — и ничего, живу… Порой даже весело.

— Вот давай за это и выпьем! — сказал я, поднимая баночку с джином. — За веселую жизнь…

— Поехали! — сказал Седой и залил в себя джин.

После обеда Борисов откланялся, напомнив мне о том, что я завтра должен быть как штык в три часа у него в кабинете.

Остаток дня я провел в размышлениях о целесообразности этого шага. Я же все-таки уже не мальчик, чтобы начинать заниматься чем-то новым, неизвестным, к тому же тем, к чему меня никогда в жизни не тянуло. Но я уже настолько утомился от зимнего сидения дома, что попасть в новую среду, пусть и незнакомую, для меня все же было, несомненно, полезно. В конце концов я же оставляю за собой право в случае чего покинуть работу, хлопнув дверью… Ради справедливости надо бы сказать, что в своей жизни я делал это несколько чаще, чем нужно.

И все же в конце вечера я однозначно решил, что попробовать силы в новом деле и проветриться для меня будет полезно. Ведь и работа детектива, которой я зарабатывал на жизнь в последние годы, когда-то тоже была новым делом. Никто и представить себе не мог, что такой обычный человек, как я, в чем-то даже ленивый, мог достичь на этом поприще определенных успехов.

Я вспомнил, как проходили мои первые дела. Все начиналось с расследования каких-то малых, на первый взгляд, незначительных вещей и заканчивалось громкими разоблачениями — была обнаружена подпольная типография, где печатали фальшивые деньги, раскрыта сеть пиццерий, в которых продавали пиццу с наркотиками… Немало убийц понесли заслуженное наказание. И что особенно приятно — удалось доказать невиновность многих людей, и с них были сняты обвинения. Кто бы мог подумать, что такой осторожный домосед, как я, попадет по доброй воле в экстремальные ситуации, связанные с риском для жизни.

На этой мажорной ноте своих воспоминаний о славном прошлом я и погрузился в сон.

Утро следующего дня было обычным. Май вовсю царствовал в городе, и улицы окрашивались в яркие зеленые тона, дачники потянулись на природу, на свои огороды.

Никогда не понимал этого идиотского увлечения дачами! Если когда-нибудь я и ездил туда, то только для того, чтобы выпить с товарищами ящик пива или чего покрепче…

Неспешно сделав все привычные для себя утренние процедуры, как-то: умывание, завтрак, просмотр газет и утренних новостей по спортивному телеканалу, — я вышел в полдень из дома, погулял, а около трех часов дня очутился возле восьмиэтажного стеклянно-бетонного здания, где в прежние времена размещался «Советский