Ученица [Борис Александрович Лазаревский] (fb2) читать постранично, страница - 4

родненькая, прости!

— Ну, иди ложись…

Я ступала босыми ногами по полу и думала, что опять солгала, что мама мне совсем не близка и больше любит Мишу, и всё наше общее заключается только в том, что мы вместе обедаем. А самый милый и самый родной где-то далеко и, вероятно, даже и не подозревает об этой ночной истории.

Заснула я только когда взошло солнце. Утренний ветерок дул через открытое окно, и мне было свежо под простынёй и не страшно.

IV

Проснулась я поздно, кажется, в одиннадцать. Мама только что вышла пить кофе.

— Ну что, больше ничего страшного не снилось? — спросила она насмешливым тоном.

— Нет.

— Ты знаешь, я очень удивилась, что тебя мог так взволновать какой-то нелепый сон. Всякое сновидение — это рефлекс того, что уже было, только в сильно изуродованном виде. Возьми и прочти книгу Мори «Сон и сновидения», — это очень серьёзный научный труд…

Мама была когда-то на курсах и прочла много всяких книг; я же любила только романы и повести. Слова «рефлекс» я не поняла, но решила, что всякое научное сочинение о снах, вероятно, очень скучно и не имеет ввиду организации каждого отдельного человека, и поэтому Мори я читать не стану.

Я пошла к тому месту, где видела Равенского. Всё здесь было так же как и неделю назад, как и в прошлом году. Старые липы тихо шумели. Но, сев на ту самую скамейку, я взволновалась.

До обеда время шло скучно. Разболелась голова, и я не знала, куда деваться. Как и вчера стол накрыли на балконе. Есть не хотелось, и я проглотила только несколько ложек окрошки. Разговаривать тоже не хотелось. Приставали мухи. Настойчиво стучал хвостом о пол наш пёс Шарик, ожидая подачки.

Когда стали убирать тарелки, за воротами показалась красная рубаха кучера Игната. Он вернулся из города, куда ездил верхом за почтой. Передав лошадь своему сыну Стёпе, Игнат медленно подошёл к балкону. В правой руке у него был небольшой кулёк с покупками, а в левой несколько газет, книжка толстого журнала и два письма.

Начались счёты. Игнат вынул из кармана грязную записку и три рубля сорок копеек, все мелочью, которые снова долго пересчитывал.

— Ну, теперь можешь идти… — сказала ему наконец мама и, обращаясь ко мне, спросила, от кого письма.

— Одно из Ялты от Миши, а другое, кажется, от Анны Петровны. Впрочем, не могу разобрать почерка.

— Прочти, пожалуйста, вслух Мишино, — я не взяла с собой пенсне…

Я разорвала конверт и стала читать:

«Дорогая мамочка! Мы с Васей из Тифлиса до Владикавказа ехали по Военно-Грузинской дороге, потом по железной до Новороссийска, а отсюда морем в Ялту. Ехали мы в третьем классе, на палубе, вместе с богомолками из Нового Афона, и нас очень укачало. Случилось это потому, что в дилижансе у нас украли деньги, и об этом мы узнали только в Новороссийске. Не сердись, дорогая мамочка, — право же, я не виноват. У Васи осталось двадцать два рубля, на которые мы и живём. Пожалуйста, переведи мне сейчас же, по телеграфу хоть сто рублей, а то я задолжал Васе. Крым после Кавказа пустяки, — всё здесь ужасно дорого, но зато здесь очень весело. Мы встретили Полозова и Сущинского. Видели Наташиного учителя, Равенского. Мамочка, прости и, пожалуйста, поскорее пришли деньги, адресуй в Московскую гостиницу, а лучше всего приезжай сама, вместе с Наташей. Здесь, ей-Богу, ужасно весело и море красивое, совсем зелёное»…

Мама нахмурилась, побарабанила пальцами по столу и произнесла:

— Зрелости, как видно, ещё нет никакой, а одно только легкомыслие и легкомыслие. Действительно, кажется, придётся ехать самой, потому что сегодня пошлёшь сто, а завтра потребуется ещё сто. И что это ещё за Сущинский и Полозов? Ты не знаешь?

— Не знаю…

Я почувствовала, что через несколько дней увижу Равенского, и поняла, что моя воля здесь не при чём. У меня так закружилась голова, что нужно было схватиться за стол, чтобы не покачнуться.

«Кто и зачем всё это делает?» — думала я, слушая биение своего сердца. Мама, слава Богу, не заметила моего волнения и опять раздражённо сказала:

— Ужасные мальчишки! Двадцать два рубля — и им очень весело. Что-то да не так. Придётся ехать и мне, и тебе, иначе эта Ялта может обойтись много дороже: их не вытянешь оттуда и до октября…

Мы рассчитывали тронуться в путь в субботу, но прачка задержалась с бельём, и выехать можно было только во вторник. Эти двое лишних суток измучили меня. Ночи я проводила так: полчаса дремлю и вижу перед собой умные серые глаза и русую бороду, а полчаса, обняв колени, сижу на кровати и думаю.

Вздохнулось свободно только в вагоне курьерского поезда. Как птица, летящая в сентябре на юг, чувствует будущее тепло и солнце, так чувствовала (а не знала) и я, что несусь к свету и счастью. И чувствовала я ещё, что чем сильнее будет это счастье, тем оно будет короче. Меня всегда удивляло, почему люди придают такое большое значение точному знанию и улыбаются, когда говорят о том, что совершается вне их воли. Между тем, точно мы знаем, в сущности, очень