В степи [Борис Александрович Лазаревский] (fb2) читать постранично, страница - 2

молодое, под глазами чёрные пятна. Смотрит он как-то задумчиво, произносит слова правильно по-русски и мягко, точно начальник дистанции говорит.

Кравцов ещё раз внимательно его осматривает, затем раздаёт лопаты, и все выходят на мороз. Из каждого рта и носа вырываются расплывающиеся в воздухе струи пара.

Работа пошла как будто веселее, но и через два часа её почти не заметно. Прошли саженей сорок, не больше.

Чтобы не бегать греться в казарму, до прибытия рабочего поезда, разложили два костра. Горят они плохо, дрова шипят и постоянно трескают.

Кравцов сидит на корточках у огня и, глядя на спину человека в сером пальто, думает: «Служишь на железной дороге, так каких только людей не насмотришься. И зачем этот Бакин очутился на хуторе? Если потребовать у него паспорт, то наверное не окажется. Как бы дорожный мастер не стал ругаться, что шляющих принимаем. Впрочем на сутки или на двое, не всё ли равно, с паспортом он или без паспорта»…

«Который это может быть час?.. Вероятно не меньше десяти… Придёт до утра служебный поезд или не придёт?.. Нет, не может он придти. Если так занесло от самой станции, то до утра не откопают. Снегочистеля тоже близко нет, говорили, что третьего дня его увезли на заносы, на другой конец дороги!»

Кравцов встаёт и начинает ходить взад и вперёд по расчищенному месту.

Работают ужасно вяло. Следовало бы на них накричать, но это не поможет.

Сочувствия ждать не от кого. И небо, и степь так же равнодушны к нему как и ко всем остальным людям. Жутко.

Слышно, как на хуторе закричал один петух, потом другой, третий.

«Вот он Новый год», — думает Кравцов и, приподняв под башлыком шапку, крестится.

Большинство мужиков перестало работать совсем, сошлись в кучку и толкуют. Один из них отделяется и подходит к Кравцову.

— Люды заморылися, — говорит он. — Хотят, шоб, поки рабочий поизд прыиде, вы их до дому пустылы, а то тут на степу од морозу погыбнуть можно.

— Ваше дело, а завтра я никого не приму.

— Так як же?

— А вот так же.

— Та мы ж свои люды.

— Приедет утром дорожный мастер, я так ему и скажу.

— Та мы ще у досвита прыйдем.

— Ну как знаете.

Кравцов понимает, что за ночь будет сделано немного, и самому ему невыразимо хочется согреться, поесть и отдохнуть.

— Ступайте куда хотите, — произносит он уже мягче и, решаясь пойти на компромисс, добавляет, — если дорожный мастер согласится, так мне всё равно, можете и завтра продолжать.

Рабочий кланяется и уходит. Остальные, поговорив между собою ещё, складывают лопаты и небольшой группой спускаются с насыпи.

Остаётся один Бакин. Он долго стоит на месте, потом, не оставляя лопаты, нерешительно приближается к Кравцову и, немного задыхаясь, произносит:

— Господин староста, я, кажется, отморозил себе щеку, будьте добры, позвольте мне зайти в вашу казарму обогреться.

— Пожалуйста, зайдите, — отвечает Кравцов, неожиданно для самого себя переходя на «вы».

У костра он оставляет только двух рабочих и строго-настрого приказывает им: «Если послышится свисток или покажутся огни, сейчас же дать знать», и обещает через час их подсменить.

Повторив ещё раз то же самое, Кравцов, поскрипывая сапогами по снегу, быстро направляется к казарме, а за ним, поминутно спотыкаясь, спешит Бакин.

Казарма разделена на две половины. В первом большом и грязном помещении ночуют рабочие, и пахнет здесь луком, соломой и мокрыми сапогами.

Во второй комнате живёт сам староста, в ней гораздо чище, светлее горит лампа, носится запах жареной колбасы, и очень тепло, почти жарко.

Свернувшись калачиком на лавке, дремлет баба Горпина. Услыхав стук двери, она вскакивает и мотает головой, должно быть соображая, во сне ли она видит Кравцова и другого неизвестного человека или наяву.

— Ну, бабо, давайте нам шо там у вас у печи, — обращается к ней Кравцов.

Затем подходит ближе к Бакину, прищурившись смотрит на его побелевшую, точно присыпанную пудрой щеку и говорит уже по-русски:

— Сейчас же идите и разотрите снегом то место, которого не чувствуете, а то пропадёт всё лицо. Хорошенько только трите.

— Хто ж то такий, — спрашивает баба, глядя Бакину вслед.

— Рабочий, — отвечает Кравцов.

— Так на шо ж его сюды пускать?

— Да так, — нехай… От шо, бабо, дайте вы ще и другу чарочку.

Баба достаёт с полки чарочку и со злостью стучит ею о стол.

— Ну, что, оттёрли? — спрашивает Кравцов, когда Бакин снова показывается в дверях.

— Да, теперь как будто бы чувствую щеку.

— Вот и хорошо. Ну, что же, раздевайтесь, садитесь и повечеряем.

— Очень вам благодарен, только с какой стати вы меня ещё и кормить будете? — отвечает Бакин, и всё лицо его выражает смущение.

— Да так, зашли, ну и будьте гостем. Побалакаем. Спать ложиться сегодня я всё равно не буду.

— Благодарю вас, — отвечает Бакин, смущаясь ещё больше и начинает разматывать свой башлык.

От усталости руки у него дрожат, и ноет в спине.

Кравцов задумчиво наблюдает за его