Женская собственность. Сборник [Валентин Константинович Черных] (fb2) читать постранично, страница - 131

премьеру в Малый театр. Мы встретились перед спектаклем, я протянул ей цветы.

— Спасибо, — сказала она. — Мне уже несколько лет никто не дарил цветы как женщине, а только как доктору. Но больше не покупай цветов, это дорого, мне их каждый день преподносят пациенты при выписке. И шоколадных конфет не покупай, я предпочитаю мармелад.

Я подумал, что никаких неясностей у меня с этой женщиной не будет, меня направляли, указывали, что надо делать, а чего не надо, я только еще не мог понять, хорошо это или плохо?

На этот раз Вера пригласила меня к себе. Хорошая двухкомнатная квартира, обставленная мягкой мебелью. В хрустальных вазах стояли свежие розы. В начале весны это тянуло на несколько десятков тысяч. Но я вспомнил о благодарных пациентах и успокоился.

Она быстро подогрела в микроволновой печи отбивные из индейки, цветную капусту, выставила на стол салат из креветок, ветчину, масло, баночку черной паюсной икры, маслянисто свежей, и открыла дверцы бара. Чего там только не было! Водка шведская, финская, английская. Коньяки французские, греческие, югославские.

— Гуляй! — сказала она. — Мне говорили, что у тебя проблемы с желудком. Ты попал по назначению. Я ведь не просто доктор, я еще и заведующая гастроотделением. Сегодня я тебе разрешаю все!

Я пил французский коньяк и стал веселым и раскованным, время пролетело так незаметно, что, когда я посмотрел на часы, надо было уходить немедленно, метро закрывалось через пятнадцать минут.

— Не ерзай, — сказал она. — На метро ты опоздал. А такси обойдется в половину твоей зарплаты. Я тебе постелю на диване.

Когда она внесла простыни и плед, я сказал:

— Рано или поздно это произойдет…

— Ты хочешь, чтобы это произошло сегодня? — И она отнесла плед и простыни.

В ту ночь я показал себя неплохим любовником. Со мной такое бывает, когда я немного влюблен и много выпью. Она не имитировала страсть, но, когда я был уже на исходе, обняла меня и не выпускала из себя, пока ей не стало так же хорошо, как и мне.

Потом, когда мы выкурили по сигарете, она села, отбросила одеяло и сказала:

— Я тебя осмотрю.

— Не надо, — сказал я, закрывая ладонями все, что у меня находилось между ног.

— Перестань! Ты мне мешаешь. Ваши мужские достоинства я вижу каждый день.

И я почувствовал ее сильные пальцы у себя на солнечном сплетении. Она нажала так, что я охнул.

— Нормальная дискинезия желчных путей, — прокомментировала она. Ее пальцы спустились вниз вправо. — Небольшое увеличение печени. Надуй живот и резко выдохни.

Я так и сделал и почувствовал легкую боль.

— Здесь?

— Да.

— Похоже на язву двенадцатиперстной. Подтвердим на гастроскопии.

Я оцепенел, ее пальцы ощупывали мои яички.

— Здесь все замечательно, — сказала она, осмотрела вены на ногах, приложила свое прохладное ухо к моей груди. — Частит, но это от выпитого. Тоны чуть глуховаты, проконсультируемся у кардиолога.

Я вдруг почувствовал себя абсолютно беспомощным и слабым, перед этой женщиной у меня почти не было тайн, и, по-видимому, уже не будет.

На завтрак я получил овсяную кашу, поджаренный хлеб с джемом и кофе с сахарином. Никакого холестерина.

— Ты договорись на работе. Пройдешь полное обследование и лечение. Я не исключаю язвы, а уж гиперацидный гастрит у тебя вне сомнений.

В метро она меня поцеловала. Я перехватил взгляд пятнадцатилетней угреватой девочки, взгляд не завистливый, а ненавидящий: вы такие счастливые и, наверное, богатые. Ничего, и у меня все это будет! Не будет, подумал я. Очень ты злая. Злых боятся, но не любят. А я вот добрый, и меня любят, и она добрая, и я ее люблю.

Когда я ехал в больницу, то пытался представить, как мы встретимся. Но мы не встретились, она уехала на семинар в медицинскую академию, но по подчеркнутому вниманию медсестер я понял, что они предупреждены о прибытии особо важной персоны. Меня поместили в двухместную палату с телевизором и туалетом. Моим соседом оказался старик, поэтому я для него стал Виктором, а он для меня Николаем Ивановичем. Минут за семь он пересказал мне всю свою жизнь. Выходило, что десять лет его жизни вмещались в минуту.

Когда началась война, ему было четырнадцать лет, жил в оккупации, а когда наши вернулись, стало семнадцать, и его забрали в армию. Провоевал пятнадцать минут. В первой атаке автоматной очередью перебили ноги. После госпиталя вернулся домой, выучился на шофера. Сразу не женился. Погулял.

— Представляешь, за три года восемь баб имел!

Не выходило и трех за год. Его годовой рекорд был месячной нормой для сегодняшнего молодого человека. Еще в его жизни было пять машин, начинал на «ЗИСе-5», ушел с «ЗИЛа-130». Детей нет, жена не могла рожать, застудила свое женское на лесоповале в войну. Умерла два года назад от сердца. На пенсии он уже восемь лет. Мог бы, конечно, поджениться, но в деревне все знают, что животом мается, а больной старик никому не нужен.

Мы с ним были одного роста. Высокие. Он только усох от