Мертвеющие корни самшита [Ван Мэн] (fb2) читать постранично, страница - 2

еще на зеленый свет - рассказ будет иметь успех; на красный - ситуация хуже некуда! Но тут светофор замигал, зеленый сменился желтым, и его литературная судьба так и не прояснилась!

Что же это я стал таким мелким обывателем! Литература - святое и великое деяние, и когда я пишу, меня переполняют высокие поэтические чувства, философичные мысли о добром и прекрасном... А тут терзаюсь из-за нескольких страничек корявых иероглифов, будто в них - вся моя судьба!

Неужели судьба человека зависит от каких-то листочков, весом в пару лянов[2] не больше?!

Так чему удивляться, когда у Чехова персонажи жалуются: "Тоскливо..."?

2

Прошло три месяца, и ветра золотой осени принесли удачу, тучи рассеялись, высоко поднялся купол неба.

"Весенний дождь", в доработке которого принял участие лично сам уважаемый товарищ редактор, был опубликован и снискал доброжелательные отзывы критиков.

Благодарю Вас, товарищ редактор, позвольте облобызать обложку "Литературного ежемесячника", источающего близкий и родной аромат типографской краски. Благодарю вас, критики и читатели, за внимание, что вы уделили мне, представителю безвестного младшего поколения, не поскупились на мудрые слова одобрения - да еще какие! "Скорбная элегия и торжествующий гимн жизни", "завораживающие свежесть и глубина", "радующее новое явление, радующий новый плод" - и даже так, что впору смутиться: "Воистину талант, заслуживающий пристального внимания..."

О Небо! В тридцать пять лет! С десяти обожал литературу и тайком делал наброски в маленьком блокнотике, а когда, не поступив в университет, стал кассиром, - все свободное время и накопленные деньги отдавал литературе, погрузившись по уши в это занятие, исполненный страха, страха, страха (что не получится, что засмеют, что не примут...), и вот наконец признали "талантом"!

"Не видно ль вам, как воды Хуанхэ сверзаются с небес"[3], "вздымает кисть и дождь и ветер, и духи плачут над стихом"[4], "волнующа строка, когда ты смотришь на родные реки, горы"[5], но ведь до тридцати пяти, точно бобыль какой, впустую мыкался - ох, и тяжела была жизнь, воистину тяжела!

Благодарю тебя, жизнь, благодарю тебя, эпоха! После тридцати пяти лет мечтаний и разочарований, уже совсем отчаявшись, - вновь обрести надежду! Наконец-то людям позволили заниматься тем, что им интересно, что они любят, знают, к чуму тянутся их души! Жестоко растоптанные и униженные, люди духовно воспряли, ощутили тепло и заботу, о, как мы благодарны тебе, солнце родины!

В конце октября Ма Вэньхэну пришло извещение из местного отделения Союза писателей - его приглашали на беседу прозаиков за чайным столом. От этих двух слов - Союз писателей - в три ручья хлынули слезы. Это событие оказалось реальнее детских фантазий, юношеских грез, наваждений зрелых лет... Все они остались в исчезнувшем прошлом, он давно уже не витийствовал о прекрасном в языке, литературе, искусстве, как бывало в двадцать лет; ему расхотелось, как тому, двадцатилетнему, раствориться в литературе, отдать ей всего себя, сгореть в ней. Он перестал преклоняться перед литературой, веровать в нее так беззаветно, как прежде даже пожалел было о том, что не устоял перед соблазном написать этот рассказик "Весенний дождь", - он опасался разрушить не приносящую удовлетворения, не баловавшую покоем, но все же такую привычную жизнь... Но когда он, казалось, уже смирился с серой пылью мирской, - бам, трах - пришел, сам пришел к нему Союз писателей, постучался в дверь Ма Вэньхэна.

Ворвался, как песня, как танец, как хмель, как безумство, ведь многое из того, что прежде существовало лишь в снах, в дневнике, в именах, в названиях книг и журналов, - все это теперь становится частью его жизни. "Слишком туманно", - сказал замглавного с пепельной головой, этим изысканным определением, пусть даже и произнесенным с провинциальным шаньсийским выговором[6], возбудив мечтательные грезы Ма Вэньхэна. Он не сказал "невнятно" или "занудливо", он сказал "туманно" - и так изящно, так благозвучно! А еще Ма Вэньхэн встретил там того самого писателя, уже в годах, перед которым благоговел, тот обрел известность в пятидесятые, потом пострадал из-за несправедливых обвинений, но вновь вернулся в литературу и опубликовал одно за одним три великолепных, тончайших произведения... Легенды о таких людях слагать надо.

И вот они сидят рядом, за тем же самым чайным столом, беседуют. Все подходят к Ма Вэньхэну, жмут руку, и он вскакивает, поднимает кружку, чокается, выплескивая чай им на одежду. А те и бровью не ведут, крепко стискивают ему руку, долго не отпускают и с руладами, ну, точно Лю Бинъи[7], напевают: "Прочитал "Весенний дождь", неплохо, даже замечательно". Одна знаменитость даже оставила ему свой домашний адрес - заходите, говорит, запросто, посидим... Ма Вэньхэн долго не мог уразуметь смысла этой фразы, тупо всматривался в строчку: такая-то улица, такой-то переулок, такой-то дом, и мысли в голове совсем перестали вращаться. Это не сон? Он может теперь прийти в гости к известному литератору?

Руководил