Луиза Вернье [Розалинда Лейкер] (fb2) читать постранично, страница - 2

сюда послал? Где остальные?

— Кто остальные, мадемуазель? — завопила в испуге Луиза.

— Остальные члены вашей банды, которые нападают на честных граждан и грабят их! Я знаю эти ваши штучки! — Тут она повысила голос и пронзительно закричала в темноту: — Ну, кто кого? Выходите, а то сейчас этот нож вонзится вашей подружке под ребро!

Луиза завизжала от ужаса:

— Я здесь одна! Клянусь! И я не хотела никого грабить. Честно слово!

Катрин слегка повернула голову и напряженно прислушалась. Ее чуткое ухо не уловило ни малейшего шороха, на кладбище никого не было. Судя по всему, эта мерзавка, которую она взяла в заложницы, здесь совершенно одна. Тут Катрин свирепо засопела:

— Так… Шутки шутить вздумала? Получай! Вот тебе, вот!

Ночную тишь огласили звонкие пощечины. С глубоким вздохом Катрин отшвырнула от себя ребенка, да так, что девочка плюхнулась на спину, прямо на раскинувшиеся юбки. Вспомнив про фонарь, Катрин подняла его с земли, обнаружив, к своему облегчению, что он цел. Потуже затянув шнурок, на котором висела коробка, и швырнув в кусты нож, оказавшийся ржавым и тупым, она обернулась, уверенная в том, что малолетняя преступница задала стрекача. Но девочка, перепачканная и в сбитом набок чепце, прижимая одну руку к пылающей щеке, уже встала и упрямо не сходила с места, ее худенькие плечи тряслись от рыданий.

— А ну, пошла вон! Или я позову кюре этого кладбища и судью, чтобы тебя наказали как подобает.

Но девочка не уходила, ее янтарные глаза на изможденном от голода лице блестели от слез, личико скривилось в гримасе отчаянной мольбы.

— Не прогоняйте меня отсюда. — Слов было почти не слышно. — Если сюда придут студенты-медики с лопатами, тогда некому будет поднять тревогу.

Катрин удивилась. Она подняла фонарь повыше, осветив свежую могилу, на которую показала девочка. Гнев сменился сочувствием. Без сомнения, над этой отверженной кто-то жестоко подшутил.

— Кто тебя сюда послал? — спросила она, жалея, что ей не попался под руку этот мерзавец.

— Никто не посылал. Здесь никого нет и не было. Только я и мама. Я охраняю, чтобы ее не забрали.

Катрин переполнило сострадание. Уроженка квартала Лe Алль, где торговцы с рынка славились не только своей щедростью и добродушием, но также сквернословием и сильной чувственностью, она была от природы очень эмоциональной и любила так же сильно, как и ненавидела. Ее мать была сердечной говорливой женщиной. От нее-то Катрин и унаследовала свое великодушное сердце, но, к сожалению, не здравый смысл, который помог ее матери прожить свою трудную жизнь относительно благополучно.

— Ах ты, бедный ягненочек. И подумать только, что я побила тебя, а ты всего лишь преданно охраняешь свою мать. — Катрин отложила коробку и фонарь, присела перед девочкой на корточки, желая разглядеть ее лицо. — Как тебя зовут? Расскажи мне, что случилось. — Она нежно заправила ей под чепчик спутанные черные пряди и стала утирать слезы, струившиеся по мокрым щекам ребенка.

Рыдания поутихли, и она выслушала прерываемую всхлипами историю. Мать Луизы, вдова Анн-Мадлен Вернье, одна из многочисленных парижских ткачих, работавших на дому, тяжело заболела, и тогда в дом пришла нужда. Они продавали все, что можно было продать, потом очередь дошла и до ткацкого станка. Вскоре мать Луизы умерла, ее похоронили на этом кладбище для бедняков. Катрин явственно представила себе, что случилось с дочерью мадам Вернье после ее похорон, когда у нее не было возможности ни украсть, ни выклянчить хоть какую-нибудь еду, а также эти четыре ужасные ночи, которые девочка провела здесь, на что у нее самой никогда недостало бы мужества. Поговаривали, что студенты-медики выкапывают свежие могилы и продают трупы для медицинских целей, но она не знала, насколько в это можно верить. Во всяком случае, по прошествии двадцати четырех часов могиле уже не угрожала опасность. Со всей тактичностью и осторожностью, на какую она была способна, Катрин объяснила, почему вандализм, которого так страшилась Луиза, не может произойти и теперь уже точно не произойдет.

— Так что, как видишь, тебе больше незачем здесь оставаться, — утешала она девочку.

Луиза с жадностью слушала. Она медленно кивнула, внезапно растерявшись оттого, что груз ответственности сброшен и теперь ей уже не на чем сконцентрировать волю и не на что отвлечься от чувства свирепого голода, который она вдруг ощутила с такой силой, что обхватила себя руками и поежилась. Катрин сразу все поняла. Эти признаки голода были слишком характерны для города, где сотни людей перебивались без работы. Она вздохнула.

— Пойдем-ка ко мне, Луиза Вернье, — предложила Катрин, снова поднимая фонарь и коробку. — Хоть чем-нибудь накормлю тебя. — Ей было не очень-то удобно приводить к себе домой незнакомых людей, но хотелось хоть как-то исправить ту неоправданную жестокость, с какой она обрушилась на ребенка. К тому же она прекрасно помнила, как сама потеряла мать, будучи лишь на несколько лет