Изнанка жизни [Надежда Александровна Лухманова] (fb2) читать постранично, страница - 3

холодную, как бы подавленную, все считали её несчастной и, как в доме удавленника не говорят о верёвке, старались в своих разговорах обходить всё, что могло бы «напомнить» или «вызвать»… Теперь перед ними стояло существо полное красоты, сил, жажды жизни в самом хорошем высоком значении слова — жизни во всей совокупности звуков, теней, света, тепла, добра и поэзии. Сообщая всем своё деятельное, бодрое расположение, хозяйка оживляла своих гостей; полились рассказы, шутки, остроты и часы пробили два — условный час расходиться, — неожиданно и нежеланно.

Когда за последним из гостей закрылась дверь, Вера Николаевна осталась одна в прихожей. Горничная ушла, огонь в столовой был погашен, и дверь в неё заперта. В квартире воцарилась тишина, и только часы во всех комнатах громко, лихорадочно отбивали свои секунды.

Условного между Верой Николаевной и Лазовским не было ничего, а между тем молодая женщина ждала убеждённая, что чудо должно совершиться — и оно совершилось в том инстинкте, с которым — «он» был тоже убеждён — его ждали.

Вера Николаевна услыхала, как по лестнице кто-то бежал лёгкими скачками; она придвинулась к двери и раньше чем Лазовский дотронулся до ручки, — дверь открылась. Он вошёл, запер её за собою на ключ, и они очутились оба в полутёмном зале, где всюду, на столах, на этажерках, благоухали гиацинты и лёвкои — бледные дети оранжереи, спешившие излить свой нежный аромат, и умереть, не дождавшись ни одного луча солнца.

Завладев руками Веры Николаевны, Лазовский привлёк её к себе близко-близко и, дотрагиваясь губами до горячего, красного ушка, прошептал:

— Никто не войдёт?

Вопрос был диссонансом и, как скрип пера, как ворвавшийся сквозняк, заставил молодую женщину вздрогнуть и отодвинуться. Капля грязи упала на расцветшую розу любви.

— Не знаю, думаю никто, — отвечала она, сконфузившись.

— Всё-таки лучше запереть двери, — сказал он и запер двери зала, повернув в них ключ.

— Ах, зачем! — вырвалось у неё.

— Так лучше… никто не видел, как я вернулся… Знаешь что, — потушим огонь в прихожей, ты выпустишь меня потом сама.

Что он говорил ей «ты» — её не удивляло, в мечтах она давно уже говорила ему так, но — что значит «потом»? В груди её сжалось…

Он хотел тихонько, на цыпочках выйти в коридор тушить лампу, но она остановила его.

— Постой… сядь здесь… я хочу спросить тебя…

— Что спросить? — Он снова подошёл к ней и вдруг, обняв, горячо прижался к её губам.

Его поцелуй, как первая страстная ласка, охватили её, и, очарованная, бессильная, она сама обвила руками его шею.

— Вот видишь, — шептал он, — и спрашивать не о чем! — И легко освободясь от неё, он вышел в прихожую, потушить лампу и на цыпочках вернулся в зал.

— Вот так, никто не узнает и не услышит, швейцара не было, когда мы выходили, он не знает, ушли ли отсюда гости или ещё остались.

— Постой… — она снова овладела собою и отстранила его руки, — о чём ты хлопочешь?

— Тише, Вера! Как ты говоришь громко.

— О чём ты хлопочешь, объясни мне? Постой, дорогой, умоляю тебя, поговорим хоть немного. Чего ты боишься?

— Как чего, а если твоя прислуга узнает?

— Конечно, узнает!

— Как — конечно? Так ведь узнают и все тогда. Наверно узнают…

— Зачем же нам скрывать?

Лазовский засмеялся.

— Дитя ты милое, да ты сама-то понимаешь, что говоришь?

— Понимаю. Ведь…

Лазовский не дал ей договорить Он снова обнял её и целовал губы, волосы, лоб, щёки…

Воля молодой женщины слабела, туман охватил голову, она забыла слова, которые хотела сказать.

В комнате рядом раздались шаги, кто-то стучал в дверь зала.

— Барыня, телеграмма, потрудитесь расписаться.

Лазовский опустился на крошечный диванчик, стоявший за ширмою у дверей. Вера Николаевна, вся дрожа, открыла дверь и вышла в другую комнату. Через несколько минут он слышал, как горничная ушла, дверь снова закрылась, и перед ним стояла Вера Николаевна, вся бледная, со странным не то счастливым, не то испуганным лицом.

— Ступай домой… завтра вернёшься… и… нам… не зачем больше скрываться — муж умер…

Она села в кресло, и нервное возбуждение вылилось в слезах.

— Ступай домой… я успокоюсь… это так… неожиданно… странно… и Новый год… и смерть…

Мысли, чувства обрывками, как вырывавшиеся слова, толпились в её голове.

Лазовский встал и молча, не найдя ни слова ответа, взял свою шляпу, также тихо направился в прихожую, надел пальто и ушёл…

Вера Николаевна долго сидела в кресле и плакала, потом вскочила и рассмеялась. Свобода! Снова стихла, вышла в спальню и стала на колени перед образами, но ни одного слова искренней молитвы на ум не шло, ей стало страшно, она позвонила горничную и велела ей лечь рядом в зале на диване, затем зажгла в спальне фонарь, разделась, легла в кровать и… заснула.

Утром она проснулась, как если бы её толкнули, проснулась и сразу вспомнила всё… Смерть являлась ей в «вежливой», так сказать, отвлечённой форме, без трупа, панихид и