СВЯТОЧНЫЕ ВЕЧЕРА [Григорий Петрович Данилевский] (fb2) читать постранично, страница - 2

алтаря. Мертвецъ, съ распростертыми руками, раскрывъ ротъ, шелъ прямо къ попу…

***

Когда на дворѣ совсѣмъ разсвѣло и народъ, спохватясь долго отсутствующаго причта, вошелъ въ церковь, — передъ всѣми предстала страшная картина.

Дьячекъ безъ памяти, съ отнявшимся языкомъ, лежалъ ницъ у клироса. Въ царскихъ вратахъ лежалъ навзничь бездыханный, съ перегрызеннымъ горломъ, священникъ, а въ гробу — неподвижный, блѣдный мертвецъ, съ окровавленными губами и бородой.

Вопли и плачъ поднялись въ селѣ. Убивалась попадья, чуть не умерла отъ горя и дьячиха. Но послѣднюю отлили водой; у дьячка вернулась рѣчь, а съ нею и память. Онъ все разсказалъ, какъ было.

— Упырь, людоѣдъ! — рѣшили крестьяне міромъ: — это онъ загрызъ батюшку. Не хоронить его на кладбищѣ, а въ лѣсу, и припечатать его не отпускной молитвой, а осиновымъ коломъ.

Отвезли знахаря-мертвеца въ самую чащу лѣса, вырыли тамъ другую яму, положили туда упыря и пробили его насквозь въ грудь острымъ осиновымъ коломъ: теперь не будетъ портить сатана неповинныхъ людей.

Священника похоронили съ честью, попадью щедро одарили, а церковь начальство, за такой святотатственный казусъ, до новыхъ распоряженій впредь, запечатало.

Остались прихожане безъ попа и безъ церкви. Ъздили они, просили. Консисторія все собиралась произвести слѣдствіе. Благочинный бралъ посильныя приношенія, обѣщалъ уладить дѣло, но церковь не отпечатывали. Крестьяне собиралисъ писать прошеніе, но не знали, куда подать.

***

Дѣло случайно дошло до свѣдѣнія Екатерины. Слушая докладъ генералъ-прокурора, кн. Вяземскаго^[1], о разныхъ происшествіяхъ, она обратила вниманіе на случай съ упыремъ.

— Что же ты думаешь объ этомъ? — спросила императрица докладчика.

— Казусъ необычный, — отвѣтилъ генералъ-прокуроръ — онъ коренится въ суевѣріяхъ грубой черни.

— Хороши суевѣрія… перегрызенное горло! вѣдь священника-то тоже схоронили. Отложи, князь, это дѣло вонъ на тотъ ломберный столъ и позови ко мнѣ Степана Иваныча Шешковскаго^[2]… хоть сегодня же вечеромъ, передъ оперой…

Явился къ императрицѣ знаменитый сыщикъ, глава и двигатель тайной экспедиціи, Шешковскій.

— Что благоугодно премудрой монархинѣ? — спросилъ тайный совѣтникъ и владимірскій кавалеръ, Степанъ Ивановичъ, согнувшись у двери, съ треуголомъ подъ мышкой и шпагой на боку.

— А вотъ, сударь, бумажка, прочти и скажи свое мнѣніе.

Шешковскій отошелъ съ бумагой къ окну, прочелъ ее и, подойдя къ Екатеринѣ, замеръ въ ожиданіи ея рѣшенія.

— Ну, что? — спросила она — любопытная исторія — попъ, загрызенный мертвецомъ?

— Зѣло любопытная, — отвѣтилъ сыщикъ — и гдѣ же, въ храмѣ!

— То-то въ храмѣ. И консисторія, запечатавъ церковь, предлагаетъ дѣло предать волѣ божьей, а прихожанамъ, освятивъ храмъ, поставить новаго попа…

— Попущеніе Господне, за грѣхи, милосердая монархиня… Какъ иначе и быть! — произнесъ, набожно поднявъ глаза, Шешковскій.

— Ну, а я — грѣшный человѣкъ! — думаю, что здѣсь иное! — сказала императрица и. взявъ перо, написала резолюцію на докладѣ: «Ѣхать въ то село особо-назначенному мною слѣдователю и, тайно дознавъ истину, доложить лично мнѣ».

Екатерина дала Шешковскому прочесть свое рѣшеніе.

— Кого, ваше величество, изволите командировать? — спросилъ Степанъ Иванычъ.

— Кому же, государь мой, и ѣхать, какъ не тебѣ? — отвѣтила императрица: — держи все въ секретѣ, какъ здѣсь, такъ и въ губерніи, — и все мнѣ доподлинно своею особой разузнай.

Шешковскіи поклонился еще ниже.

— Великая монархиня! мое ли то дѣло? съ бѣсами, прости, да съ колдунами, я еще не вѣдался и не знаю съ ними обихода… вѣдь они…

— Вотъ въ томъ-то и дѣло, батюшка Степанъ Иванычъ, что ныньче вѣкъ Дидерота и Руссо, а не царевны Софіи и Никиты Пустосвята^[3]… Мнѣ чудится, я предчувствую, убѣждена, что здѣсь все всклепано на неповинныхъ, хоть по твоему можетъ и существующихъ бѣсовъ и упырей.

Шешковскій, съ именнымъ повелѣніемъ Екатерины въ карманѣ, переодѣвшись безпомѣстнымъ дворяниномъ, полетѣлъ съ небольшою поклажей по назначенію.

Въ губерніи онъ оставилъ чемоданъ, съ запасною форменною одеждой, на постояломъ въ уѣздномъ городкѣ; самъ переодѣлся вновь въ скуфейку^[4] и рясу странника и пошелъ по пути къ указанному селу. Верстъ за двадцать до него, — то было ужъ второе лѣто послѣ событія съ священникомъ и упыремъ, — его догналъ обозъ съ хлѣбомъ.

— Куда ѣдете? 

— Въ Овиново; а тебя Господь куда несетъ? 

— Въ Соловки. 

— Далекій путь, спаси тебя Боже, — чай притомился? 

— Ужъ такъ-то, православные, ноженьки отбилъ. 

— Ну, садись, подвеземъ.

Подвезли извозчики до Овинова, а за нимъ было Свиблово, то самое село, гдѣ случилась исторія въ церкви. Везутъ странника мужики и толкуютъ о свибловскихъ: всѣхъ знаютъ, всѣхъ хвалятъ, мужики добрые, не разъ хлѣбомъ у нихъ торговали. 

— Что же, храмъ