Вредитель Витька Черенок [Владимир Андреевич Добряков] (fb2) читать постранично, страница - 94

частей разорвет.

Нет, хоть это и день расставаний, но совсем не грустный он. И разве расстаются они? В самом деле, могут приехать сюда на будущий год. А живут в одном городе. Почему им не встречаться, раз так подружились! И Белов советовал крепко дружить.

— Мальчики, — сказала Данка. — Мы еще на нашей полянке не были.

Большая, старая береза встретила их задумчивым шепотом листвы. Пройдет какое-то время, и холодные ветры сорвут с нее листья. Сколько раз на своем долгом веку сбрасывала она по осени золотую шубу, а весной вновь наряжалась в зеленый наряд! А вон там, где темнеет трухлявый пень, тоже когда-то стояла зеленая красавица. Ее уж нет. Падет и эта береза. То ли от старости рухнет, то ли душной летней ночью сразит ее молния, и она упадет. Но это ничего. Ведь рядом растет новая, молодая березка.

Такие думы навевали на Данку эта зеленая полянка, березы. А еще думалось о том, что вот так же, как они сейчас, стояли здесь много лет назад двое мальчиков, Костя и Вася, и мечтали о будущем. Пусть одного из них нет — взяла война, но мечте они не изменили.

Наверное, об этом же думали и Эдик с Костей. Поэтому они не удивились, когда Данка тихо спросила:

— Мальчики, ну а теперь можем дать клятву?

Эдик, помолчав, ответил:

— Мне кажется, можем.

— Да, — сказал Костя. — Это здорово: встретиться здесь, например, в двухтысячном году.

— Но это очень долго ждать, — сказала Данка. — Давайте установим срок поменьше? Возьмите Лермонтова. Ведь всего двадцать семь лет прожил.

И самому Косте не хотелось так долго ждать. Конечно, Лермонтов — человек исключительный. Но неужели они к своим двадцати семи годам ничего полезного не успеют сделать? Наверняка успеют.

— Тогда давайте откопаем в восьмидесятом году.

— Ой, правильно! — обрадовалась Данка. — Ты, Костя, тогда будешь вот такой. — Данка состроила на лице важную гримасу, а руки развела в стороны, показывая ширину Костиных плеч. — А ты, Эдик, будешь вот такой. — Она подняла вверх руку, прищурила глаза и низким голосом проговорила: — Итак, отправляем первую космическую экспедицию в район созвездия Гончих Псов.

— Извините, сударыня, — увлекаясь игрой, сказал Эдик, — но теперь я должен нарисовать ваш портрет. — Он сложил губы сердечком, опустил ресницы и, жеманно ступая на носках, прошелся перед Данкой.

— И неправда, неправда! — Данка даже топнула ногой. — Никогда такой не буду. Ненавижу кривляк!

— Не сердись, — сказал Эдик. Я же пошутил. Не верю, чтобы ты могла стать такой.

— А какой? — спросила Данка.

— Не знаю… — замялся Эдик.

А Костя сказал:

— Если бы все девчонки были как ты, то, наверно, и все мальчишки стали бы другими…

К вечеру на листке плотной бумаги аккуратным почерком Данки клятва была написана.

Вот ее текст:

«Смелость, отвага — наш первый девиз.

А еще клянемся быть честными, не зазнаваться и не обижать слабых.

Всю жизнь посвятим делу коммунизма.

Кто изменит этой клятве, тот изменит себе и нашей дружбе.

Клятву откопаем в августе 1980 года. Эдуард Губин, Данута Деревянко, Константин Сомов».

Листок с клятвой положили в толстую надежную бутылку. А саму бутылку — в полиэтиленовый мешочек. Может быть, этого и не стоило бы делать, но Эдик настоял:

— Химия! Сто лет пролежит!

Закопали бутылку с клятвой поздно вечером, когда на землю опустилась августовская ночь. Найти бутылку не составит труда. Ее спрятали рядом с молодой березкой.

— Хорошее место, — сказал Костя, ощупав гладкий стволик дерева. — И от дождя укроет, и от снега.

В вышине мерцали звезды. Словно большой ласковой рукой, ветерок перебирал листву. Вдалеке стихал шум поезда.

Данка, Эдик и Костя стояли молча. Думали о себе, о жизни. Какими они будут? Настоящими или не совсем? До конца верными клятве или в чем-то отступят от нее?..

Нет, только настоящими!

— Данка, где твоя рука? — сказал Эдик. — И твоя, Костя…

Их пальцы слились в рукопожатии.