кому-то из приятелей хотелось странствовать по мирам, то он вполне удовлетворялся компьютерными играми.
Я ненавижу игры. Я ими брезгаю. Рядом с настоящим выходом они — как дешевая резиновая женщина в сравнении с юной возлюбленной, как стеклоочиститель в сравнении с французским коньяком. Как протез в сравнении с живой конечностью. Но вокруг все играют — и все смакуют обсуждения.
Эскапизм движущихся картинок. Отождествление себя с неуклюжей нарисованной фигуркой. Подражание реальности с забавными ошибками — герой пробегает дерево насквозь и буксует возле стены, птички чирикают закольцованным звуком, один и тот же тропический писк повторяется через равные промежутки времени.
Тупое мародерство сюжетов. Из нарисованного трупа можно вынуть ворох всяческого барахла, достаточный, чтобы загрузить «Камаз». Будучи выпотрошенным, труп исчезает. Мечта урки: пырнул ножом, сорвал шапку, вытащил бумажник — и убитый, помигивая, тает в небытии, не создавая убийце проблем.
В нарисованном мире почти всегда поощряются убийства. Ставя над собой эксперименты, я понял, что через некоторое время становится весело убивать нарисованных человечков — и ощутил отвращение к себе.
Не гнусновато ли наслаждаться убийством оживленных технической магией рисунков? Суррогатная бойня…
Нарисованная кровь, проливаемая потоками, вызывает сомнительный катарсис. Сохраняйся — и живи заново. Становись условно сильнее, условно убивая условного противника. Время течет в никуда потоками — и ничего не изменяется, кроме доспехов на нарисованном теле. Нарисованным мечом можно убить нарисованного слона, если бить достаточно долго — условность и снова условность…
От книг, написанных геймерами, несет компьютерными играми. В описанных ими битвах над головой у каждого героя маячит светящаяся полоска «жизни». Герой-картинка не чувствует боли. Он падает на зеленую плоскость, сам плоский, и лежит неподвижно, пока не исчезнет — нарисованный аналог бренности.
Геймер мне не помощник. Это я хорошо осознавал. Геймер сам существует в нарисованной координатной сетке. Может, в нем и есть какая-то искра — но… говорить с ним мне не о чем.
Зато я стал разговаривать с писателем. Он писал фэнтези, из чего я заключил, что странствиям по мирам он человек не чужой.
Мне следовало бы сперва почитать то, что он пишет, но я сглупил. Я долго слушал его болтовню о конвентах, издательских подковерных делах и модных новинках — и, в конце концов, почти поверил в его компетентность. Я ошалел от бесплодных попыток преодолеть барьер, мне слишком хотелось в кого-нибудь поверить.
Мы сидим у него и пьем. Пьем за то, какой он талантливый писатель. Пьем за то, как он шикарно продается. Пьем за то, как о нем пишут в газетах, в журналах и в Интернете. Мы пьем — ему нет дела до выходов в другие миры через кухонную дверь. Его читатели на его личном сайте подробно объясняют ему, что хотят видеть в следующей книге — он это записывает — они это читают и диктуют ему продолжение. Конвейерный труд современного литературного работника — конвейер замкнут лентой Мебиуса. Зачем ему выход?
Он не видит того, о чем пишет. Он не верит в то, о чем пишет. Он придумывает слова, которые будет радостно читать его поклонникам, и забивает их в Word. Книга состоит из слов. Между словами вставлены шутки поклонников, шутки приятелей, шутки из Интернета и телевизора — увидев знакомую шутку, в которой переставлены слова, можно смеяться.
Я пью — и не пьянею. Я внутри твердого воздуха, как внутри стеклянного куба. Мои мысли не путаются, но я сам — стеклянный, оловянный, деревянный… Мне хочется бить кулаками по столу. Мы пьем еще по одной — и я слетаю с нарезки.
Я открываю выход в его кухне. Между плитой и мойкой — дверь в глухую ночь другого мира. Мрачные теснины черных оскаленных скал освещены двумя лунами — большой зеленовато-бледной и маленькой ярко-рубиновой. Ущелье освещено гнилым зеленовато-кровавым светом, пересечено двойными тенями. Вдалеке, между скалами, мне мерещится какая-то циклопическая постройка — замок? Крепость? Космическая станция? Острые башни врезаются в бурые беззвездные небеса.
Писатель жадно смотрит за барьер. Он почти протрезвел.
— А! — вопит он в восторге. — А дальше?
Я стряхиваю с себя пьяный ступор и запускаю время. Угловатые силуэты летучих мышей — летучих лисиц — маленьких крылатых бесов — срываются со скального выступа. Что-то коленчатое, покрытое шипами, ощеренное, пощелкивая и хрустя торчащими суставами, быстро пробегает между камней. По небу стремительно летят бурые облака. По ним шарит длинный луч холодного света — может, прожектор?
— Фигня, — говорит он. — А рубилово где? И вообще — там у тебя что, Темный Властелин живет?
Я не знаю, кто там живет. Я тут людей не видел — только этих шипастых тварей, похожих на хищных ящериц, мохнатых пауков размером с собаку, и какие-то громадные тени или облака, окруженные опасным желтым свечением, которые скользили
Последние комментарии
12 часов 18 минут назад
16 часов 33 минут назад
18 часов 51 минут назад
20 часов 41 минут назад
1 день 2 часов назад
1 день 2 часов назад