Лабиринт [Альберт Анатольевич Лиханов] (fb2) читать постранично, страница - 82

и мать стояли растерянные, бросив свои чемоданы, и, словно интересное кино, разглядывали происходящее.

- Я дочь, - помешкав, ответила мама. - Это мой муж, а это сын.

- Ага! - обрадованно сказал нотариус и потрогал ладошкой свой верхний шар. - Живете вместе?

- Жили, - тихо ответила мама. - Завтра уезжаем.

Нотариус вышел из-за стола, подкатился к маме. Он был, наверное, ей до плеча, не выше, и Толик едва удержался, чтобы не рассмеяться.

- На новую квартиру? Кооператив?

- Нет, - удивилась мама, - в другой город. Почему вы решили?

Нотариус вернулся за стол, удивленно посмотрел на бабку.

- Вы дочери деньги завещаете? - спросил он ее.

Баба Шура взметнула брови домиком, грозно посмотрела на маму. Будто настал ее час. Будто она прокурор теперь и вынесет свой приговор маме.

- Нет! - сказала бабка твердо. - Не дочери. А вот ему, - и повернула сухой палец в сторону Толика.

Толик засмеялся. Все понял он. Снова бабка представление ломает. На один вечер и хватило-то честности. Опять за свое. Опять за старое.

- И до совершеннолетия деньги мои не трогать! - сказала она нотариусу.

Он сморщил лоб, склонился над бумагами, но тут же откинул "вечное перо".

- Нет! - воскликнул он. - Непонятно!

И снова скатился со стула, задвигался по комнате.

- Деньги имеете, - воскликнул он, - а живете в таком помещении! обвел он рукой комнату. - Ведь и прекрасную квартиру в кооперативе построить можно, и мебель новую купить.

Нотариус подошел к шкафу и вдруг уперся в него плечом. Шкаф скрипнул.

- Ну вот! - сказал он, словно что-то кому-то доказывал. - Видите! Рухлядь, розваль! А вы деньги мальчику завещаете.

Он подкатился к столу, уселся за бумаги. Сказал строго, глядя на бабку:

- Вы извините! Я инструкцию нарушаю, переубеждая вас! Но подумайте: мальчику до совершеннолетия еще лет шесть, а? И потом, зачем ему деньги? Вырастет, сам заработает, а вы, извините, так и помрете в этой комнатушке.

Он снял очки, постучал дужкой по столу.

- Может, у вас конфликт? - спросил он. - Может, вы сгоряча? Так я потом зайду.

Он взглянул на бабку, на маму, на отца, на Толика. Покрутил головой и стал собирать бумаги.

- А вы, это, - сказала бабка, - вы инструкцию-то не нарушайте. Записывайте, что говорят.

Нотариус посмотрел на бабку и присмирел.

- Ладно! - сказал он и заскрипел пером, повторяя под нос то, что писал: "Девять тысяч рублей... Боброву Анатолию Петровичу... по достижении совершеннолетия".

"Девять тысяч, - подумал Толик. - Девяносто по-старому". Он зажмурился, стараясь представить себе такую гору денег. Но ничего не выходило. Никак не представлялась такая гора.

Ну и ну!.. Ну и жмотина оказалась бабка! И отца и маму пытала скупердяйством и жадностью. И вот сколько накопила. Теперь не знает, куда их девать.

- Ну и ну!.. - сказал Толик, все еще удивляясь. - Ну и жмотина ты, бабка!

В первый раз назвал Толик вслух так бабу Шуру. Она взглянула на него строго, пристально: мол, лишу сейчас тебя наследства. Толик взгляд бабкин сразу понял и, хоть вслух она ничего не сказала, ответил:

- Нужны мне твои миллионы, - и, подумав, добавил: - Как собаке пятая нога.

И вдруг он услышал смех.

Толик повернулся и увидел, что мама и отец весело смеются. Толик удивился: неужели так смешно оказалось про пятую ногу у собаки, и вдруг понял - они не над этим смеются, а над бабкой. Баба Шура ждала, что они заплачут. Что они станут просить прощенья, раз такое наследство оказалось у бабки. Что они скажут: "Ладно, мы сдаемся, только дай эти деньги нам", - а они - они смеялись!

- О-хо-хо!.. - сказал круглый нотариус, глядя сквозь очки на бабу Шуру. - И чего только не наглядишься в нашей шкуре.

Он заскрипел "вечным пером" по своим бумагам, мама и отец ушли за билетами, и Толик увидел, как враз, в одну минуту осунулась бабка.

Плечи ее опустились, носик повис, она кивала головой на все, что говорил ей кругляш, совсем не похожий на нотариуса, и Толик понял: ему жалко бабку.

Не хозяйка, не владычица была теперь бабка. В серой кофте, в серых чулках сидела перед нотариусом серая сухонькая старушка, божий одуванчик.

9

В день отъезда мама ходила с решительным лицом и улыбалась, но потом с ней вдруг что-то случилось. Будто эта решительность и это веселье были неискренними, ненастоящими, напускными, будто все это было маской тяжелой, изнуряющей, и вот в маме кончились силы. Она сорвала маску, опустилась на сундук, зажала ладони коленями и замолчала.

Потом она проводила по лицу рукой, взбадривалась, стараясь улыбнуться, но улыбка получалась жалкой. Мама вскакивала, пробовала хлопотать на пару с отцом, но тут же садилась снова и опять жалобно смотрела на Толика. Так, словно он умирал.

Промелькнули часы, и отец сказал:

- Ну пора! Присядем на дорогу.

Прозрачные мамины глаза опять заблестели, она безвольно опустилась на чемодан, повесила голову, и был миг, когда Толик подумал: все-таки она не выдержит, и никуда они не поедут.

Хотел ли он этого?

И да и нет... Но все-таки, пожалуй, нет. Толком он еще не представлял, как будет жить один на один с бабкой Шурой, -