Любовь и ревность. Хроники [Геннадий Лагутин] (fb2) читать постранично, страница - 81

кармана папиросы, спички и постаралась взять себя в руки. Что это за глупые шутки? Кому понадобилось её запирать? Врагов среди соседей и знакомых она не нарыла. Значит, кто-то следил за ней, увидел, что она полезла на чердак. Но кто? Обследование чердака не оставило ей надежд на спасение: окно было крепко-накрепко забито с обеих сторон ещё много лет назад по просьбе жильцов, дабы не допускать сюда наглых голубей, загадивших полчердака. Маленькое слуховое окно в торцевой стене находилось слишком высоко и глядело на заброшенный сад с одичавшими яблонями. Дождаться подмоги с этой стороны – несбыточная мечта. Стена же, отделявшая половину чердачного пространства от другой, закреплённой за первым подъездом, оказалась вполне капитальной. По иронии судьбы в соседней с Красиловой квартире вот уже полгода никто не жил, так что колотить в пол было бессмысленно. Самое печальное, что чердаком она пользовалась одна, нижние соседи предпочитали вывешивать бельё на дворе. Ну что делать в такой ситуации? Оставалось ждать неизвестно чего. Она не могла себе простить, что прозевала приход людей в свою квартиру, который банально проспала. Уловив звук закрывающейся двери, она бросилась к люку и начала стучать изо всех сил. Её не услышали. Клавдия Павловна не причисляла себя к разряду пессимистов, а потому надеялась на лучшее. На её счастье чердак был сухим и достаточно тёплым, на её счастье ещё не наступили большие холода, и одета она была в пальто и шапку, а на ногах красовались тёплые суконные сапоги «прощай, молодость». Да что там говорить, немало счастья выпало на долю Клавдии Павловны. Взять хотя бы наличие на чердаке старого обшарпанного дивана и целой кучи белоснежных простыней, собственноручно постиранных КП. Там же, на чердаке, в трёхлитровых баллонах стояло домашнее яблочное вино, гордость Красиловой, продукт, хорошо известный в самых узких кругах театральной общественности Божехолмска. Видно, Бог любил Клавдию Павловну и не желал ей смерти от жажды. Самое же большое счастье – присутствие верной подруги, кошки Баси. Друг всегда остаётся другом: со второго дня совместной изоляции Бася начала приносить к ногам Клавдии Павловны изловленных ею мышей. Спасибо, друг, но… Короче, дня через три Клавдия Павловна очнулась от вынужденного анабиоза, заслышав скрежет засова. В два прыжка – откуда только силы взялись – она оказалась у люка. В проёме показалась голова… Малахольного Саши. Он благоговейно прижимал к груди тарелку с двумя пирожными «песочная полоска» и детским творожным сырком. «Ах, ты!..» – Красилова оттолкнула дурака и вывалилась наружу. Вывалилась в прямом смысле: цепляясь за железные поручни, она грохнулась на цементный пол лестничной площадки. Тут же крутилась радостная Бася. Дико распухла и ныла рука, и обезумевшая от боли КП потащилась в больницу. А больница-то – вот она, только мост перейти. И понеслось: рентген, гипс, укол и все прочие прелести местной хирургии.

Помолчав, Клавдия Павловна поинтересовалась, что произошло с Лизой, и та поведала ей свою нехитрую сказку.

– А знаешь, мне кажется, всё просто объясняется в наших с тобой злоключениях, – задумчиво произнесла Красилова, – и Саша здесь не виноват. Это всё любовь.

– Какой Саша?

– Да Малахольный, какой же ещё? Знаю я, что он меня любит, давно, с молодых лет.

Я тогда красивая была, на сцене выступала.

– Вы и сейчас красивая.

– Да ладно тебе! Думаешь, у меня зеркал в доме нет? Целых три штуки, разного калибра. Поневоле насмотришься. А лет двадцать назад отражение в зеркале весьма гармонировало с моими представлениями о собственной внешности. Так вот, я ведь не слепая, видела, что нравлюсь Сашке. Повсюду за мной таскался. Перейдёт на другую сторону улицы и марширует там. Он и тогда уже эту дурацкую фуражку носил, эту, или такую же – не важно. На каждый спектакль приходил, сядет в первом ряду в своей фуражке и сидит, смотрит не отрываясь. Не хлопает, не кричит, как другие, просто смотрит. Как только занавес дадут – уходит.

– Вот это да! Какая преданность! Волшебная сила искусства? – развеселилась Лиза.

– Уж не знаю, какая такая сила, а он до сих пор ходит на каждый спектакль. Ты вот недолго здесь живёшь, не видела ещё.

– И что теперь с ним будет? Милиция, суд?

– Какой там суд! – отмахнулась Красилова.– Милиция в курсе. Он же невменяемый. Вот ты заметь, продержал меня взаперти столько времени, а еду принёс самую свою любимую. Ведь для него эти пирожные – единственная отрада. Иногда стоит в кондитерской полдня и поедает их в диких количествах. А тут – от сердца оторвал. Во как! А ты говоришь, милиция. Я думаю, он защищал меня. Уберечь решил, не знал только, как это сделать, да вот случай и подвернулся.

– От кого же он вас защищал?

– От тебя. Помнишь, на прошлой неделе мы на площади столкнулись? Очень выразительная сцена получилась! Я ругаюсь, ты руками размахиваешь, потом лбами столкнулись. Прямо кино!

– Да уж! Такой цирк! Народ сбежался.

– А он, Сашка-то, околачивался