Сборщик клубники [Моника Фет] (fb2) читать постранично, страница - 3

чтобы мне хотелось, чтобы она безвылазно сидела дома, но я привыкла слышать, как она ходит вверх-вниз по лестнице. Разговаривает по телефону. Как шепотом читает себе куски рукописи. Мне недоставало запаха ее духов, ее незримого присутствия в комнате, откуда она только что вышла.

Мы разбогатели. Родители купили старую мельницу в Экершайме и участок земли размером два квадратных километра в заповеднике. Чтобы перестроить и отреставрировать мельницу, был приглашен известный архитектор. Отец предпочел бы виллу в пригороде Брёля, но мать была против. У него появилась секретарша по имени Энджи. И с виду она была типичная Энджи: блондинка лет тридцати пяти, носила хвост, кучу колец и юбки — слишком тесные и короткие. Мать стремилась урвать минутку, чтобы съездить на строительство, а у отца вовсе не было свободного времени, поскольку они с Энджи были поглощены работой.

А я болталась как неприкаянная. В школе не слишком утруждала себя и к тому же неожиданно повзрослела. Мне исполнилось пятнадцать. Годом позже родители развелись. Отец не поселился с нами на отреставрированной мельнице — он остался в городе с Энджи, которая была беременна.

— Ну вот, — мать сняла очки, — ты как раз вовремя. До смерти хочется кофе. Ты, наверное, торопишься?

— Нет, у меня полно времени. Я могу остаться сколько захочу, если только тебе не помешаю.

Мать положила ручку.

— Ты мне мешаешь, когда надо. Я давно выключила компьютер. Знаешь, каково это, когда сидишь, смотришь на последнее предложение, как кролик на удава, и вдруг понимаешь, что прошел уже час?

Мать не ожидала ответа на свой вопрос. Риторические вопросы — это ее специальность.

Она встала, наклонилась и чмокнула меня в щеку. Звук знакомого голоса, тепло ее кожи, запах духов… «Калипсо». Других духов я у нее не припомню. Легкий, свежий, летний запах. Его изготавливали на парфюмерной фабрике специально по ее заказу. Название она придумала сама. Это была единственная причуда, которую мать позволила себе, став богатой женщиной, если не считать того, что она выкладывала целые состояния за серьги, ожерелья и браслеты, а потом не носила их, считая слишком вычурными.

— Со мной что-то не так? — спросила она, проводя рукой по коротким, черным с проседью волосам.

— Все в порядке, — улыбнулась я. — Ты отлично выглядишь. Как всегда.

Она взяла меня за руку и повела за собой из комнаты.

— Ты тоже.

Это было неправдой. Но она, наверное, солгала мне машинально. Может быть, она и сама себя обманывала, будто бы я красавица, вся в нее. Но я вовсе не красавица. Более того, мне никогда не хотелось быть красивее. Я ни за что не согласилась бы изменить свою внешность. Я — это я, а многие люди и этого о себе не могут сказать.

Мы спустились вниз. На кухонном полу, испещренном солнечными зайчиками, валялась, растянувшись, наша вторая кошка — черно-белая Молли. Это я ее так назвала, поскольку никто и ничто не вдохновило меня придумать ей менее заурядное имя. Молли поднялась с громким «мяу» и стала тереться о мои ноги. Затем они с Эдгаром удалились через распахнутую в сад дверь террасы.

Мать приготовила нам по чашке эспрессо в старой кофеварке. Я снова отметила про себя, что она становится похожа на бабушку, хотя, скажи я это вслух, мать возразила бы, что они с бабушкой как лед и пламень и между ними нет ни малейшего сходства.

— Как продвигается твоя новая книга? — спросила я, садясь на краешек стола, теплый от солнца.

— Эта книжка будет стоить мне нескольких лет жизни, — ответила мать, умевшая делать драматические заявления самым будничным тоном. Сказав так, она поставила чашки, сахар и апельсиновые бисквиты на поднос, который отнесла на террасу. — Когда ты жила здесь, мне писалось лучше. Теперь недостает нашей прежней спокойной рутины.

— Но не меня?

Еще не успев договорить, я тут же пожалела о своих словах. Неужели я до сих пор обижаюсь, что мать не считает меня существенной частью своей жизни? Мне по-прежнему больно сознавать, что она во мне не нуждается? Что ей подошла бы любая дочь, не важно какая?

— Ох, не обращай внимания, — сказала я, — это просто шутка.

Мать с обидой смотрела на меня.

— Пара бы перестать придираться к словам, Ютта.

Вот как! Странно было слышать такое от матери, которая могла часами спорить по поводу каждого слога.

Я плюхнулась в садовое кресло, откинулась на спинку и глубоко вздохнула. Красота! У меня была единственная причина жалеть о переезде — это вид, открывающийся с террасы. Сочные зеленые холмы, пасущиеся вдали овцы, кривые и редкие фруктовые деревца, будто забытые среди лугов. Хорошо, что мать не стала разбивать здесь парк. Подобно мне, она понимала очарование нетронутой природы. Журчание ручья завершало идиллию. Я заложила руки за голову, закрыла глаза и поинтересовалась:

— Когда у тебя следующая поездка?

— У меня всего пара выступлений. Летом я предпочитаю писать, ты же знаешь, — ответила мать, дождавшись, пока я открою глаза.

Летом. И