Первые шаги жизненного пути [Наталья Михайловна Гершензон-Чегодаева] (fb2) читать постранично, страница - 112

Вячеславовичем — постаревшим за то время, что я его не видела, ссохшимся и ссутулившимся, но светящимся какой-то удивительной духовной красотой. Читались стихи Вячеслава Иванова, исполнялись романсы на его слова Лидии Вячеславовны. Звучала музыка Скрябина, с которым Вячеслав Иванов дружил, Бетхове-на, которому посвящал проникновенные строки. Дмитрий Вячеславович прочел изящное поэти-ческое эссе, достойное пера его отца, о жизни их семьи в Риме, в старом доме на Авентине, о том, как после ночи творчества Вячеслав Иванов читал им свои новые стихи, о звучащей постоя-нно в доме музыке Лидии, о философских записках Ольги Александровны. О прекрасной, легкой смерти "в одночасье" Вячеслава Иванова и о том, как в последний раз проследовал он на катафалке, запряженном лошадьми, по благословенным улицам Рима…

Дом в Плотниковом

Дом Елизаветы Николаевны Орловой в Плотниковом переулке, построенный в 1912 году известным московским архитектором А.Ивановым-Шицем (он, между прочим, построил здание нынешнего театра Ленкома на Малой Дмитровке бывший Купеческий клуб), прожил человеческий срок жизни — чуть больше шестидесяти лет и погиб в конце 70-х, когда на его месте воздвиглась под тем же номером 13 розовая "вышка" цековского жилого дома — та самая, с балкона которой бросился после подавления путча 91-го года управделами ЦК (кажется, такова была его партийная должность?) товарищ Кручина. В 70-е немало было таких сносов старых особняков в тихих арбатских переулках: партийная элита потихоньку вытесняла с Арбата старую московскую интеллигенцию и либо строила себе новые дома повышенной комфортнос-ти, либо восстанавливала для себя роскошные квартиры доходных домов, расселяя по дальним московским окраинам жильцов этих "коммуналок".

В коммуналку была превращена и бывшая квартира М.О.Гершензона. Я знала ее только такой — заселенной несколькими семьями, давно утратившей благородный дух, некогда приданный обители Орловой талантливым архитектором.

Елизавета Николаевна явно строила свой дом увлеченно и со вкусом. Я помню дом уже надстроенным, но фасад, обращенный к переулку, сохранился нетронутым — асимметричный, с самой выразительной и характерной деталью парадным входом, оформленным в виде углубленной внутрь террасы с низкой аркой, поддержанной справа одной толстой колонной, зрительно уравновешенной овальным окном в левой части террасы. Над террасой располагался широкий балкон, а левую часть фасада "держал" красивый трехгранный выступ с большими окнами, напоминавший мелким переплетом английские дома.

Что-то английское было и в планировке квартир, расположенных в два этажа с внутренни-ми лестницами. На всем облике дома лежал отпечаток индивидуальности, вкуса, возможно, не столько архитектора, сколько хозяйки, строившей этот дом для себя и для самых близких, дорогих ей людей. Вероятно, этот дом — хороший образец московского архитектурного "модерна", был одним из лучших созданий А.Иванова-Шица.

В 30-е годы дом надстроили. На месте чердака и бывших комнат деда сделали квартиру и еще два этажа над ней. Уничтожили в нашей квартире черный ход, и вместо него получилась еще одна крохотная комнатушка, куда тотчас был вселен новый жилец. Во время надстройки совершенно вытоптали и вырубили сад — я помню его уже только пустырем.

До войны квартира еще как-то сохраняла родственный облик: в ней жили семья моей матери (в бывшей детской и маленькой проходной), семья ее брата (в бывшей столовой) и Вера Степановна Нечаева, ученица Михаила Осиповича, которой он в первые годы революции, когда власти потребовали "уплотнения", отдал бывшую спальню. В бывший кабинет деда был вселен еще один его ученик — литературовед Яков Захарович Черняк В комнате прислуги за кухней до 40-го года жила Елизавета Николаевна.

Процесс окончательного оформления квартиры в коммуналку завершился в годы войны, когда в октябре 1941-го в нее вселили людей из разбомбленных домов. Бомба упала и в наш двор; стекла вылетели, осколок врезался в стену — прямо над моей детской кроваткой. В те дни мы с мамой были в эвакуации, папа — в ополчении. Остававшийся в Москве друг и учитель моих родителей известный искусствовед Виктор Никитич Лазарев забил окна фанерой и запер наши комнаты, чем сохранил их от заселения и спас от неминуемого уничтожения в печке нашу библиотеку, в том числе книги деда.

Вернувшись из эвакуации в 1943 году, мы застали квартиру заселенной десятком новых людей. В бывшей столовой, где раньше жили Сергей Михаилович, а потом Саша с бабушкой, теперь жила семья погибшего на фронте солдата старуха-мать и молодая вдова с двумя детьми. В "прислужьих" комнатах (комнату Лили поделили на два крохотных "купе") обитали в одной — мать с сыном, в другой — старуха-тетка с племянником. Хуже всего жилось в комнате, переделанной из черного хода: на восьми метрах жили еще нестарые родители и молоденькая дочь с мужем и грудным ребенком.

Мы были просто барами: у нас