Чернышов, Петров и другие [Изабелла Игнатьевна Худолей] (fb2) читать постранично, страница - 2

помощи?! Ну не получилось ничего с нейрохирургией, хоть мне мое будущее в ней рисовалось светлым и ясным. Ну ушли мы из краевой больницы, потеряли эту базу. И сиди себе в неотложке. Из всех нас, молодых на кафедре такое большое и абсолютно самостоятельное поле деятельности в неотложной хирургии четыре года было только у меня. Там я многому научилась, со слезами и болью сама дошла до кое–чего планового. Первую резекцию желудка сделала в этом селе, где мой предшественник за 16 лет работы на резекцию вызывал хирургов по санавиации… Эх, да что теперь горевать! Заладила проклятая баба — хочу что‑нибудь узкого, скорая помощь — вещь необъятная, мне бы что поуже, поконкретней. Так тебе и надо! Ешь теперь свое «узкое». Ничего себе узкое — вся детская хирургия. Если тут и есть что узкое и тесное, так это только операционный доступ, разрез. Лежит такое красное на столе килограмма на два, а вокруг человек пять: хирург и ассистент, сестре операционной сбоку местечко, за дугой у головы анестезиолог с анестезистом. А человека‑то всего сорок сантиметров. Положите на него руки свои, хирург с ассистентом, и… «граждан просят больше

не беспокоиться», помощи вашей больше не потребуется. А на соседнем столе физически одаренный недоросль 14 лет, длиной 170 см, массой 70 кг, с порослью на необходимых местах и водянкой яичка. Вот тебе и узкая специальность. Диапазон, черт побери!

Это я костыляю себя, идя почти каждый день по «пуповине» туда и обратно. Это такая узенькая асфальтная дорожка длиной 50 метров между экстренным корпусом, откуда я пришла, и где на четвертом этаже помещается теплая моя плацента, и детским корпусом, куда меня кинули, вняв моим домогательствам и по причине появления на кафедре нового раздела преподавания — детской хирургии. Произошло это в январе 1970 года, на тридцать третьем году моей жизни.

Я не могу не бегать по этой самой пуповине. Я очень скучаю по своим. У нас была прекрасная атмосфера на кафедре с самого первого дня моей аспирантуры. Молодой шеф, сорок пять ему тогда было, много молодежи 26—30 лет, человек шесть–восемь в разные годы, мало стариков и они не очень «возникали». Нам, молодым, нечего было делить, мы учились в аспирантуре, ординатуре, работали над диссертациями, будучи больничными ординаторами. У нас была одна компания и я в ней чувствовала себя очень уютно.

Здесь же в детской хирургии я многих хорошо знала, с тремя училась в институте на одном курсе, несколько человек уже учились у меня и тем не менее я сразу почувствовала скрытую враждебность. Хорошо, что я не знала тогда, как заведующая, пожилая женщина, вначале сопротивлялась вообще приходу кафедры, потом, видя тщетность этих потуг, требовала от шефа «любого мужчину» и особенно возражала против моей кандидатуры. К счастью, от нее не зависело ничего, кроме того, правда, что она могла попортить мне крови. Переговоры шефа с нею — это скорее дань его хорошему воспитанию.

Так я, пройдя школу района, каторгу аспирантуры, имея десятилетний опыт хирурга, кандидатскую степень, пришла в детскую хирургию и начала снова учиться. Учиться у всех, в том числе, и у своей студентки вечернего отделения, у своего сокурсника, чья профессиональная биография избежала таких зигзагов, как моя. Я мрачно шутила, что ассистент — это тот человек, который ассистирует. Диапазон хирургической работы отделения был в основном неотложный. Плановая работа составляла малую часть и была в пределах типовых операций. Мне знаком был этот тип людей, которые достигнутое ими в конце жизни почти обожествляли, а остальную

часть человечества не считали достойными таких сияющих вершин, будь то даже скромное место завотделением. Учебной комнаты или стола в ординаторской, просто своего постоянного места, там же в ординаторской, у меня не было. Но я без него обходилась. Я умела писать на коленях, сидя на диване, я даже любила так писать. Все это мелочи и я не придавала им значения. Не это меня удручало. Было ощущение, будто на спине у меня или на затылке — мишень.

Как‑то через год был такой разговор.

— Вы знаете, я возражала против Вашего прихода в отделение. А вот прошел год и все в порядке, у нас не было ни одного конфликта.

— Благодарю Вас. Вы знаете, что такое тормозные колодки в автомобиле?

— Нет, не знаю.

— Это неважно, их назначение отражено в названии. Так вот, за этот год я меняла эти самые колодки не единожды. Они сгорали. А конфликты, кому бы они помогли? Пострадали бы от них, прежде всего, студенты. Я не могла этого допустить.

Многое за эти годы менялось в наших судьбах, но мое отношение к этой женщине всегда оставалось уважительным. А быть или не быть на работе теплым дружеским связям — зависит, прежде всего, от тебя самого. Это я знала хорошо. Появились они у меня и здесь, но не сразу, и далеко не со всеми. Я еще не постарела, я просто возмужала.

Самое трудное в детской хирургии, конечно, было вначале. Всю жизнь я одним из самых смертных грехов почитаю некомпетентность. А сюда я пришла абсолютно