Рукопись Бога [Хуан Рамон Бьедма] (fb2) читать постранично, страница - 3

сегодня, будет существовать, пока живы наши потомки и потомки наших потомков. Мы исчезнем из этого мира лишь тогда, когда вихри последней бури подхватят нас, чтобы унести в чистилище… Сегодня начинается величайшая война из всех, что когда-либо велись именем Господа. Наша битва продлится не один век. Укрепимся же в вере, изгоним из сердец жалость к врагу. Нас изгнали из храмов и с площадей, принадлежащих нам по праву; нам остается лишь вернуться в катакомбы, из которых мы вышли однажды. Будем сильными. Нас ждет ад.

В зале воцарилось молчание, потом слово взял главный фискал Совета.

На первом собрании было принято немало важных решений.

Среди них было и решение о первом аутодафе in abdito…^[3] Через несколько месяцев только что избранный папа Пий Восьмой умер совершенно естественной, на первый взгляд, смертью; его правление оказалось одним из самых коротких в истории.

I Севилья в начале Нового Века, день 360

Вы, рожденные в Граде Иберийском, граде проклятом на берегу Великой Реки! К вам обращены слова Господа: Да поразит Кровавый Мор ложных пророков и тех, кто следует за ложными пророками, и тех, кто обманом стремится войти в чертоги Бога своего. Будете оставлены на милость Сил Тьмы, что укроют своей тенью Пятикнижие в последние шесть дней Нового Тысячелетия. Настанут дни лишений и бедствий, дни сумрачные и ненастные; не станет Слова и падут нечестивцы, кровь их обратится в пыль, а тела в прах.

Софоний. Рукопись Бога

Мы много читали об успехах Бога. И почти ничего о его просчетах.

Грэм Грин. Комната для живых

1

Симфония ветра за стенами церкви на окраине города заглушала шум дождя. Плотные тучи не пропускали утреннее солнце. Во всей Майрена-дель-Алькор едва ли нашлись бы три-четыре человека, готовые прийти к мессе в семь утра. Тем более в такую непогоду. На скамье в первом ряду деликатно зевала Аврора, пышнотелая пятидесятилетняя вдова. Церковная уборщица не хотела обижать дона Дамасо – он не раз приходил ей на помощь в трудный час – и никогда не приступала к работе, не побывав на утренней службе. Слева от нее располагались сестры Сантьяго, пожилые, тихие, сухонькие, будто подернутые пеплом, имевшие привычку подолгу церемонно рассаживаться на скамье. Неизменные три старухи, да изредка случайный прохожий, страдающий бессонницей, – вот и вся паства.

– Горе тем, которые называют зло добром, и добро злом, полагающим тьму светом, а свет – тьмою, считающим горькое сладким, и сладкое горьким.

Несмотря на возраст, Дамасо обладал удивительно мощным голосом, огрубевшим от чрезмерных возлияний и табака. Этот голос наполнял церковь до самых дальних уголков и, казалось, был создан для того, чтобы пугать прихожан мрачными предсказаниями; к тому же слова пророка Исайи о падении Вавилона как нельзя лучше подходили к его любимой теме: грядущей гибели всего мира и Севильи в частности.

– Горе тем, которые мудры в себе самих и пред собою разумны.

Дамасо старался говорить весомо, но без особой страсти: в конце концов, он был простым священником из предместья и никогда не претендовал на большее. Единственным потрясением за последние тридцать лет стала кончина его двоюродного брата Антонио Хесуса, с которым приключился инсульт из-за дорожной аварии. В остальном жизнь Дамасо была сплошной рутиной: кофе с молоком и тосты с маслом в пять утра, сорок пять минут сна перед обедом, тайные визиты в казино по вечерам. Священник располагал весьма скромным набором тем для проповедей и, в отличие от своих немногочисленных прихожанок, никогда не задумывался о том, чтобы изменить мир или свои собственные привычки.

– Горе предводителям вашим, вино пьющим, и вельможам вашим, склонным к хмельному, оправдывающим нечестивого за подношения и объявляющим праведного неправедным.

В церкви царил мягкий полумрак, и близорукому Дамасо никак не удавалось разглядеть, откуда исходит непонятный шум, который тревожил его уже несколько минут. То ли дверь скрипела от сквозняка, то ли ветер раскачивал жестяную крышу. А возможно, кто-то забрел в храм, чтобы переждать непогоду, и предпочел оставаться в темноте.

Дамасо не стал прерывать проповедь. Он среди пяти своих старых приятелей, безусловно, был самым лучшим оратором. Один из пяти хранителей. Когда Дамасо был молод, никто не сомневался, что впереди его ждет по меньшей мере епископский сан; но постепенно те, кто являлся на тайные собрания в последний день года, чтобы поговорить по телефону с кардиналом из Ватикана, привыкли, что их товарищ всего лишь настоятель очень маленькой церкви. Вот уже много лет в жизни Дамасо не было цели и смысла, кроме обязанностей хранителя.

– И разъярился гневом Господь Саваоф на народ Свой, и занес руку Свою на них, и поразит их так, что горы содрогнутся, и будут трупы их, как навоз посреди дороги. И при этом ярость Его не отвратится, и рука