Литературная смесь [Артур Игнатиус Конан Дойль] (fb2) читать постранично, страница - 2

вот теперь я приступаю, наконец, к самому повествованию.

Дело в том, что после десяти лет столь тягостной для одаренного человека работы я получил наследство. Хотя оно и было невелико, но при моих скромных потребностях этого вполне хватило. Увидев путь к независимости, я снял уютный домик, удаленный от лондонского шума, и поселился в нем с намерением написать грандиозный роман, который вознес бы меня надо всеми остальными представителями славного рода Смитов и, наконец, обессмертил бы мое имя. Поставив перед собой эту цель, я запасся несколькими пачками прекрасной белой бумаги, коробкой гусиных перьев и шестипенсовым пузырьком чернил. После чего отдал экономке приказ говорить всем, что меня нет дома, — и приступил к поискам достойного сюжета.

В поисках я провел несколько недель. К концу этого времени выяснилось, что перьев мне точно не хватит: оказывается, я обзавелся манерой их грызть — и безвозвратно уничтожил добрую половину. Если же говорить о чернилах, то их столько ушло на помарки и кляксы, столько было истрачено на написание неудачных, незавершенных фраз, что, кажется, их (чернила) можно было найти всюду, кроме чернильницы. Если же говорить о самом романе — вдруг выяснилось: легкость, с которою я творил в юности, абсолютно покинула меня. Мой ум словно опустел, воображение стало бесплодным; несмотря на титанические усилия, я не видел ни сюжета, ни действующих лиц.

Мой ум словно опустел, воображение стало бесплодным.

Что же мне оставалось делать в этом затруднительном положении? К счастью, теперь у меня был досуг. И я решил посвятить его хотя бы беглому обзору английских романистов — от Даниэля Дефо до настоящего времени. Если не всего их творчества, то, по крайней мере, главных трудов. Может быть, это даст мне какие-нибудь понятия об общей тенденции Литературы? А еще лучше — сумеет пробудить мои же собственные скрытые идеи?

Долгое время я никак не мог на это решиться. Еще в юности я обнаружил за собой один из самых опасных для литератора грехов: неизменное и бессознательное подражание стилю того последнего автора, которого мне довелось прочесть. Теперь же мне предстояло искать спасения в количестве: изучив всех английских классиков, я тем самым избавлюсь от опасности впасть в слишком явное подражание какому-либо одному из них. Ко времени, когда начинается мой рассказ, я как раз справился с поставленной задачей, проштудировав большинство наших классических романов.

Итак, в десятом часу вечера четвертого июня тысяча восемьсот восемьдесят шестого года я сидел в любимом кресле, положив ноги на любимую приставную скамейку, и, по обыкновению, курил любимую трубку. Перед этим я выпил пинту пива и поужинал, но пульс и температура, насколько я знаю, были у меня абсолютно нормальны. (Мы живем в век господства науки, и я стремлюсь не отставать от времени.) Что касается состояния барометра, то он действительно упал, причем очень резко и на целых сорок два дюйма (со стены на пол), после чего более не заслуживал доверия.

Пребывая в некоем весьма приятном, хотя и полусонном состоянии (которому крайне способствует спокойное пищеварение и легкое отравление никотином), я внезапно констатировал необыкновенный научный факт. Дело в том, что моя маленькая гостиная вдруг раздвинулась до размеров большого салона. Соразмерно с этим, как оказалось, вырос и мой скромный письменный стол, превратившись в длинную громадину красного дерева. Вокруг него теперь сидело много людей, которые вели между собой серьезную беседу. Поверхность стола была завалена книгами и брошюрами. Я не мог не заметить, что эти люди одеты в костюмы самых разных эпох. Какая-то неимоверная смесь времен… Те, кто сидел за ближайшим ко мне концом стола, носили парики и шпаги, а их одежда считалась модной два столетия тому назад; сидевшие по центру были облачены в камзолы, узкие кюлоты с чулками, высокие, до подбородка шейные платки и тяжелые связки печаток; а гости за дальним краем оказались одеты в современные костюмы. Именно там, вдалеке, я, к своему глубокому удивлению, увидел ряд известных литераторов, с которыми имел честь быть знаком. Среди них даже оказались две-три леди. Я хотел встать, чтобы приветствовать этих неожиданных гостей, — но по загадочным причинам меня покинула всякая способность к движению. Я только и мог, что полулежа прислушиваться к их разговору. Разговор же этот, как вскоре выяснилось, шел исключительно обо мне.

— Ей-богу! — воскликнул простецкого вида человек с обветренным лицом, куривший длинную трубку (он сидел за моим концом стола). — Жаль парня. Право же, соратники, ведь и мы сами испытывали такие же затруднения. Черт возьми, да ни одна мать не тревожилась так о своем сыне-первенце, как я — о Рори Рэндоме, когда он только начал прокладывать себе дорогу^[2].

— Верно, Тобиас, верно! — воскликнул другой гость, сидевший совсем рядом со мной. — Право слово,