Управление опять взялось проверять режим секретности, а вызвано это было совсем уже анекдотическими обстоятельствами. В управлении делали ремонт, и начали его с уголовного розыска. Наметили пару кабинетов, вытащили оттуда мебель, которая подлежала безусловной замене. Вместе с мебелью вынесли и два сейфа, прямо со всей секретной документацией. Сейфы были неподъемные, поэтому опера ограничились тем, что опечатали их. Вечером лейтенант из хозяйственного отдела привел суточников, те сноровисто спустили старую мебель, а с ней и оба сейфа, которые были ободранными и имели жалкий вид. Лейтенант посчитал, что и они подлежат утилизации, поэтому отправил сейфы на металлургический комбинат, где их в тот же вечер загрузили в домну. Сгорело все: секретные указания, два не менее секретных приказа, контрольно-наблюдательные дела, а главное — личные и рабочие дела агентов. Скандал случился такой, что решался вопрос не о лейтенанте, а о том оставаться ли в должности начальнику криминальной милиции области, хотя никто не мог объяснить, почему именно он должен нести ответственность за разных раздолбаев. И уж совсем необъяснимо было, почему штаб сразу же затеял масштабную проверку режима секретности во всех подразделениях области.
Проверку сотрудники убойного отдела прошли достойно, особенно оперуполномоченный Гусев, который в последний момент почти на глазах у проверяющего успел вытащить из ящика своего служебного стола пачку сводок наружного наблюдения по уже списанному в архив делу и спрятать их под сейф.
Незаметно пошла полоса везения — в течение недели раскрылись два «глухаря», что перешли с прошлого года, а из десяти совершенных в месяце убийств было раскрыто девять. А вот с убийством Медника пока ничего не выходило.
— Понимаешь, Иваныч. Я уже понял, что все с его работай новой связано. Все в искусственно вызванные беременности упирается. Не зря же воры уперли именно эти истории болезней, — докладывал Примус. — И еще — мне покоя рассказ Ровного не дает, что Гнатюк нашему покойнику не советовал ввязываться в какую-то религиозную историю, мол, от фанатиков можно всего ожидать. Я Гнатюка пощупал немного, жук еще тот, даже погладиться не дает!
— И не даст, — согласился Нечаев. — У тебя на него нет ничего, а общих точек соприкосновения вы не имеете.
— Такая мешанина получается, — пожаловался Примус. — И вроде любопытные фактики есть, только они пока ничего не дают. Понимаешь, не складывается общая картинка.
— На дамочек установки получил?
— Так ты же сам мне их отписал! — удивился Примус. — Ничего конкретного. А на одну даже установки не сделали.
— Это почему? — насторожился Нечаев. — Сотрудники милиции по соседству живут?
— Да нет, — сказал Примус со вздохом. — Выехала она за пределы России. На землю обетованную счастье искать отправилась. А пятеро… пятеро здесь, все пятеро беременны, даже посторонним заметно. В этом месяце рожать начнут.
— Слушай, — Нечаев перестал листать оперативно-поисковое дело. — А как насчет яйца? Ну, которое мистерии символизировало? На месте оно?
— Не было его, — твердо сказал Примус. — Я еще потом на квартиру заезжал, там родственники собрались, лаются, барахло делят. Надо сказать, родственнички у Медника еще те! Но квартиру дали посмотреть. Нет там никакого яйца.
— Так может его кто-то из родственников того? — предположил Нечаев. — Отначил втихую от остальных?
— Не было, — убежденно сказал Примус. — Я потом с каждым родственником в отдельности профилактическую беседу провел. Намекнул, что будут отвечать за присвоение вещественного доказательства. Они же Уголовного кодекса в жизни не раскрывали! Все упираются: никто не брал. И знаешь, Иваныч, я им верю. Только что ты за символ мистерий держишься? Медник его при жизни сплавить кому-то мог. Или подарить.
— Непохоже, — сказал начальник убойного отдела. — По всему видать, Илья Николаевич прикипел к нему. Что-то этот символ ему говорил, понять бы только — что? Знаешь что, ты этого антиквара установи и выдерни — может, он что интересное расскажет.
— Следак сказал, заслушивание в облпрокуратуре по этому делу готовят, — сообщил Примус.
— Ничего, — печально сказал Нечаев. — Бог не выдаст, свинья не съест. Михаил Кальмаевич — мужик справедливый, в обиду не даст. Да и работаем вроде пока активно, за что упрекать-то?
— Отпуск не дают? — безжалостно поинтересовался Примус.
— А вот этого, Коля, не надо, — сказал Нечаев. — Не фига грязным шилом в душевных ранах начальника ковыряться. А то ведь достанешь, я тебе самому тридцать первого декабря без десяти двенадцать рапорт подпишу.
— А я уже ходил в этом году, — грустно сказал Примус. — В феврале. Я женщин потных не люблю и теплую водку.
* * *
Вычислить антиквара с Пражской оказалось легко — он оказался единственным мужчиной, работающим в магазине. Был он маленький, сухонький и чем-то напоминал Примусу известного
Последние комментарии