Вольные Мальцы [Терри Пратчетт] (fb2) читать постранично, страница - 3

называла плоскогорье Мелом, она говорила «земь». «Высоко на земи, на ветрах на семи», думала Тиффани, так слово и легло в память.

А вот и ферма.

Обычно Тиффани предоставляли самой себе. Не то чтобы это была особенная жестокость или неприязнь к ней, просто ферма большая, у каждого полно дел, и Тиффани со своей работой вполне управлялась, поэтому становилась вроде невидимки. Она делала масло, сыры, и в этом была мастерица. Масло у нее получалось лучше, чем у матери, а отличное качество ее сыров люди отмечали особо. Тут уж талант. Порой, когда в деревню заглядывали бродячие учителя, Тиффани ходила получить чуток образования. Но в основном — работала в темной, прохладной маслодельне. Это ей нравилось, это значило: быть полезной на ферме.

Так и называли: Домашняя Ферма. Отец арендовал ее у Барона, который владел землей, но уже сотни лет Болиты работали на этой ферме. Так что, говорил отец (негромко, после выпитого вечерком пива) — сколько земля помнит, это всегда была ферма Болитов. Мать Тиффани обычно замечала ему — не надо таких речей. Хотя Барон всегда обходился уважительно с мистером Болитом после того, как Бабушка умерла два года назад, называл его превосходнейшим овцеводом здешних холмов, да и деревенские считали Барона не таким уж плохим в нынешние дни. Почтительность всегда ценится, говорила мать, к тому же у человека свое горе.

Но иногда отец продолжал настаивать: имя Болит (или Былит, Пылит, Палит — написание было делом свободного выбора) сотни, сотни лет упоминалось в старых документах здешнего края. Эти холмы вошли в нашу кость, говорил он, и мы всегда были овцеводами.

Тиффани очень гордилась этим, на странный лад: совсем неплохо было бы погордиться и тем, что твои предки разок-другой переезжали на новые места или пробовали новые занятия. Но чем-нибудь гордиться нужно всегда. И сколько Тиффани себя помнила, ее отец — в общем, неразговорчивый тугодум — время от времени обязательно произносил Шутку: наследственную, переходившую от Болита к Болиту сотни лет.

То скажет: «У ленивого в хребте не Болит» а то: «И хочется, и колется, и Болит, и матушка не велит». Или даже: «У меня все по-нашему: Болит с головы до ног». Не то чтобы Шутки были так уж забавны (где-то по третьему кругу), но не скажи отец хотя бы раз в неделю одну из них, Тиффани не хватало бы этого. Тут не в забавности дело, а в том, что Шутки были праотеческие. Как там ни записано их имя, все предки ее были такими: где Болит — за то место и держишься.

На кухне никого не оказалось. Мать, видимо, понесла чего-нибудь перекусить в загон для стрижки мужчинам, которые на этой неделе стригут овец. Сестры Ханна и Заноза тоже там, сматывают шерсть и не оставляют без пригляда работников-парней. У них всегда большое рвение к работе во время стрижки.

Рядом с черным очагом была полка, которую мать по сию пору называла Библиотекой Бабушки Болит, потому что приятно иметь в доме Библиотеку. А все остальные говорили просто «Бабушкина Полка».

Она была невелика, книги втиснуты между банкой имбирных конфет и фарфоровой пастушкой, которую Тиффани в шесть лет выиграла на ярмарке.

Книг было всего пять, кроме большого дневника фермы — с точки зрения Тиффани, его нельзя было считать за настоящую книгу, потому что дневник писали сами. На полке стоял словарь. Стоял Ещегодник, менявшийся каждый год. Рядом с ним — «Болезни Овец», раздувшиеся от Бабушкиных закладок.

Бабушка Болит насчет овец была знатоком, хоть и называла их «мешки травяные, что придумывают, как бы еще сдохнуть». За много миль другие овцеводы приходили звать ее к своей заболевшей скотинке, и они говорили: «Легкая Рука», хотя сама она говорила: и для овец, и для людей лучшее средство — дать скипидару, да кляток, да пинка.

Из книги отовсюду торчали бумажки с Бабушкиными собственными рецептами лечения овечьих болезней. В большинстве рецептов был скипидар, и в некоторых — клятки.

Рядом с книгой об овцах стоял тонкий маленький томик «Цветы Мела». Среди трав плоскогорья полным-полно было мелких, замысловатых цветочков: Примула Верис, Колокольчик Круглолистный. И еще более крохотных, которые как-то выживают на овечьем пастбище. На Мелу цветы должны быть хитры и крепки, чтобы пережить овец и зимние бураны.

Кто-то раскрасил от руки цветы на картинках, давным-давно. На форзаце было написано аккуратным почерком: «Сара Нытик», так звали Бабушку до замужества. Может быть, она думала — чем быть из Нытиков, лучше уж пусть Болит.

И наконец — «Волшебныя Сказки Для Детушекъ Хорошихъ», книга еще из тех старинных времен, когда в знакомых словах попадались непривычные буквы.

Тиффани залезла на стул и взяла книгу. Переворачивала страницы, пока не увидела ту, что искала, и некоторое время молча смотрела на нее. Потом убрала на место книгу и стул и открыла буфет.

Нашла там суповую тарелку, а в ящике стола — материну портновскую ленту-сантиметр, измерила тарелку и проговорила:

— Хмм. Восемь дюймов. Почему нельзя было так и сказать!